Онлайн книга «Люди Солнца»
– Это как? – Взгляни вокруг. Я взглянул. – Какое огромное количество добротных каменных помещений! Ещё у тебя есть работники, лошади, уголь в горе и песок на берегу речки. – При чём здесь песок? – А при том, что через месяц, не позже, я бы хотел возить в Бристоль на продажу «Шервудское» стекло. – Стекло?! – Ну да, стекло. Оконное, столовое. Зеркала. – Но при чём здесь песок?! – Песок смешиваешь с содой. Горный уголь даёт достаточный жар, чтобы эту шихту расплавить. Выливаешь в форму, остужаешь – вот тебе и стекло. А ты знаешь, что в сопоставлении площади стекло в десять раз дороже, чем черепица? А затрат всего-то на овёс для лошадей, на еду для работников да на свинец. – Какой ещё свинец?! – Томас. На какую поверхность ты выльешь расплавленное стекло, чтобы, остыв, оно осталось ровным, а главное – гладким? – Вот уж не знаю. – Так я сообщаю тебе. В большое и плоское железное корытце выливаешь расплавленный свинец. Жидкий! Идеально ровная и гладкая поверхность! Сверху на него выливаешь расплавленное стекло. Фокус в том, что свинец несравнимо тяжелее стекла, и весь будет внизу, так что они ни за что не смешаются. Остужаешь, вынимаешь стекольный лист… Если песок хороший и стекло получаешь отменно прозрачное, то покрываешь одну сторону амальгамой – и вот тебе зеркало! А зеркало, Томас, при сопоставлении площади, в десять раз дороже простого стекла. Уголь, Томас! Горный уголь – это огромные деньги, и детям и внукам! Поблагодарим ещё раз мистера Мухуши. – Да, благодарим… – Но это не всё ещё! Ты помнишь, по какой причине мы стали знакомы с тобой? – Кажется, помню. Ты купил у нас со стариком сундучки… – Именно! Добротный, с любовью сделанный корабельный сундук всегда в цене, и в высокой цене! У тебя же здесь есть отличная, просторная кузня. Даже наковальню никто не вывез. Да теперь ещё столько прекрасного дуба и кедра, сколько не снилось бристольским лесоторговцам. А почему в кузне до сих пор не зазвенел молот? Почему в столярном цеху не сидят, склонившись над дощечками, два или три мастера и не склёпывают сундучки? Где самоокупаемость замка? Я шагнул и порывисто обнял его. – Какое счастье, Давид, что я тебя встретил! Что бы я без тебя делал? – Нет, Томас. Это я что бы делал без своих мальчишек. Он грустно улыбнулся и также обнял меня. – Вот что, Давид. Этими торговыми цифрами я всё равно заниматься не буду. Моя стихия – люди, и я хочу видеть себя среди людей. А вот мой юный работник Дэйл, – он, кажется, имеет к этому и способность, и склонность. Возьми его к себе, обучи всему, что сейчас рассказывал мне. – Сколько ему лет? – Шестнадцать. – Где он сейчас? – Взял у меня триста фунтов и поехал в Лондон покупать пилораму. – Один?! – Один. Давид помолчал. Покивал головой, воздев брови. Сказал: – Если такой фокус у мальчишки получится, возьмусь обучить его всем торговым тайнам. Мы пожали друг другу руки, и он, махнув вознице, пошёл рядом с медленно двинувшимся в Бристоль сыром. Я повернулся к Эвелин. – Доброе утро, милая. – Доброе утро, милый. Знаешь, я совсем не ожидала, что в нашей новой спальне мне приснится такой странный сон! – Странный сон? – Очень. Сон-предсказание. Я не решаюсь даже сказать вслух, а, наверное, напишу и запечатаю в конверте. Надпишу на нём дату, а когда она наступит, ты этот конверт откроешь. Хорошо? – Хорошо! Я ласково улыбнулся жене, кивнул, и она кивнула в ответ, отступая на шажок и тем прекращая беседу, поскольку увидела, как и я, что приближается, размеренно переступая кривоватыми самурайскими ногами, неподражаемо деловитый Тай. – Доброе утро, мой волшебный фонарщик, – поприветствовал я его. – Доброе утро, мастер, – «невидимка» церемонно поклонился в ответ. С жёлтым неподвижным, как у куклы, лицом, пригласил меня следовать за ним. Я с нетерпением зашагал рядом: там, где появляется этот невозмутимый японец, – открываются изумляющие чудеса. Мы проследовали сквозь каретный цейхгауз, потом сквозь лесной склад, в котором разгружали брёвна с очередного воза. Пришли в будущую лесопильню. Здесь Тай тихо остановился и вытащил из стены заранее обёрнутый им (чтобы не стукнул) своей курткой камень. Заглянув в дыру, освободил место и пригласил взглянуть. Я подошёл, осторожно, приняв условие скрытности, посмотрел в проём. Большой двор пирамидальной формы. Справа, возле узкой стены пирамиды – большая гончарная печь. А слева, в самом центре расширяющегося ко входу двора, чернела свежераскопанная яма. Возле неё азартно и бестолково суетились и сами землекопы: рыжий вьюн Чарли; взрослый, но очень маленького роста Баллин; и неизменно хмурый горбун. Хотя землекопы эти дела непосредственно с землёй не имели. Вся их задача была в том, чтобы неотступно заглядывать в яму и уворачиваться от вылетающей из неё лопаты. А работу производил почти по пояс ушедший в землю послушный силач Тёха. – Там что-то есть? – шёпотом спросил я японца. – Есть, мастер, – утвердительно ответил он. – Но они-то как определили? Линза в земле? Небольшой провал? Он кивнул. – Они следили за мной. Всё время, куда бы ни шёл. Прятались за углами. Думали, я не вижу. И вот я здесь страшно удивлялся, подпрыгивал. Палочку воткнул и ушёл. Мы вышли в лесопильню. – Что будем делать? – спросил я его. – Подождём, – резанул меня взгляд узких, с неразличимой эмоцией, глаз. – Без денег, без окриков, делают трудную работу. Пусть делают. Достанут спрятанное – тогда посмотрим. Мы вернулись к почти уже опустошённому возу. Я непроизвольно очень глубоко вздохнул. Почти половина тех штабелей, что мы с Давидом увидели недавно в порту, находилась теперь здесь. Я передёрнул плечами. Бесценные, длинные брёвна. Без сучков, с нулевым сгоном. Дуб, сосна, кедр, клён, липа. С воза как раз скатили последнее бревно, и оно, гулко вскрикнув, пало и покатилось по горке предшественниц. Дивный, ни с чем не сравнимый звук ударившегося о землю древесного ствола пролетел в высоком длинном цейхгаузе. И вместе со звуком этим я уловил отдалённый говорок: – Вот этот юноша? Это он самый? – Он и есть. Мистер Шервуд. От стоявшей возле горки брёвен группки людей отделился и неуверенно подошёл важный, судя по манерам, и неизвестный мне человек. – Прошу прощения за беспокойство, – вышколенно, почти нараспев произнёс он, – не имею ли я удовольствие говорить с бароном Шервудом? |