Книга Блюз бродячих собак, страница 85 – Карина Тихонова

Почему нашему государству наплевать на жизнь и здоровье своих немногочисленных порядочных граждан?! Ведь эта девушка была гражданкой России, а не Израиля! Она была русской!

Я позволила себе то, чего не позволяла никогда: вслух выругалась матом.

Да, я прогрессирую семимильными шагами. Еще немного — и меня нельзя будет отличить от множества тупых ублюдков, слоняющихся по улицам с бутылками пива в руках и матерящихся по любому поводу и без него.

Не дай бог!

Я опомнилась, устыдилась и перекрестилась.

Лучше умереть, чем докатиться до такого финала.

Боги, не будьте к нам такими жестокими! Не лишайте разума!

Несколько дней после визита Лары я провела в угрюмом оцепенении.

Наниматель не беспокоил меня звонками, и это было самым разумным, что он мог сделать.

На пятый день я поднялась с дивана и наметила план действий.

Собрала немногочисленные мамины золотые вещи и отправилась в скупку.

Перед скупкой на улице маялось несколько молодых людей заговорщического вида.

— Что у вас? — вполголоса спросил один из них, почуяв запах золота.

— Часы и кольца.

— Покажите.

Я вытащила сверток.

Мамины золотые часики достались ей в наследство от бабушки. Толстое обручальное кольцо и несколько колечек поменьше приобретались в течение всей семейной жизни. Огромный янтарный кулон в золотой оправе был подарком отца к пятилетию свадьбы.

Парень быстро оглядел все предложенное.

— Шестьсот долларов, — сказал он категорично.

— Мне нужна тысяча.

— Шестьсот долларов.

Я пожала плечами и побрела к магазину.

— Девушка!

Я остановилась.

— Там больше не дадут!

— Посмотрим.

И я продолжила движение.

— Семьсот! — пошел на попятную парень.

— Мне нужна тысяча, — повторила я упрямо.

— Восемьсот! Это предел! Там оценят только золото и только на вес.

— Посмотрим.

В скупке мне не обрадовались. Хмурый оценщик взвесил принесенные мной безделушки и повторил слова парня:

— Шестьсот долларов.

— За все?

— За золото. Камни мы не берем.

— Но тут есть хороший сапфир…

— Камни не берем! — повторил он категоричным тоном.

Я понурилась и пошла назад.

— Черт с тобой, давай восемьсот.

Парень оживился и отвел меня в сторону. Долго оглядывался, доставая из каких-то потайных карманов деньги. Отсчитал восемьсот долларов и выхватил у меня из рук фамильные ценности.

— Доллары-то настоящие?

— А то! — обиделся парень. — Мы здесь постоянно тусуемся! Думаешь, нам выгодно обманывать?

— Ладно, проверю, — сказала я вяло.

Взяла восемь сотенных бумажек и побрела в ближайший валютный пункт.

Там мне подтвердили подлинность бумажек, я вернулась назад и извинилась перед барыгой:

— Доллары настоящие.

— Я же говорил!

— Слушай, нельзя немного придержать мои побрякушки? — попросила я умоляюще.

— Зачем?

— Я выкуплю…

— Так отнесла бы их в ломбард!

— В ломбарде еще меньше заплатят.

Парень минуту подумал:

— Ладно. Месяц попридержу. Но назад придется за тысячу выкупать. Поняла?

— Поняла, — ответила я покорно.

— Будь здорова, — распрощался барыга и устремился наперерез пожилой тетеньке, которая брела к магазину.

Я вздохнула.

Деньги были нужны мне для того, чтобы вернуть нанимателю его тридцать серебряников. Надежды на то, что мне удастся выкупить мамины вещи, не было почти никакой.

Да и неизвестно, где я окажусь черед месяц. Вполне возможно, буду изучать социальную справедливость в российской тюрьме.

Я вернулась домой и первым делом отдала Селене ее сотню. Если меня посадят, не хочу, чтобы меня поминали тихим незлым словом, как злостную неплательщицу.

— Ты чего такая хмурая? — спросила Селена.

— Голова болит.

— Таблетку дать? От головы?

— Лучше топорик, — мрачно пошутила я и пошла вниз по лестнице.

Жить не хотелось. Ничего не хотелось.

«Деточка, все мы немножко лошади», — сказал Маяковский. И впервые в жизни привычное заклинание не оказало на меня тонизирующего действия.

— Тебе хорошо говорить! — ответила я злобно. — Тебя в угоне машины не обвиняли!

И он не нашелся, что ответить.

Я упала на диван. Земля кружилась в привычном ритме, где-то счастливые люди радовались жизни, кто-то выходил замуж, кто-то женился, кто-то разводился… И мне было странно, что жизнь продолжается, тогда как я лежу на диване и не хочу с него вставать.

Еще через день мне позвонил Редька.

— Ты где? — осведомился он обиженно.

— Угадай с трех раз, — ответила я устало.

— Почему не звонишь?

Я молчала.

— Элька!

Я молчала.

— Элька! — Его голос стал встревоженным.

— Тут я.

— У тебя что-то случилось?

Я молчала.

— Понятно, — сказал Редька, и мне в ухо полетели короткие гудки.

Я положила трубку и вернулась на диван.

Пропади все пропадом. Вот и окончилась моя кратковременная личная жизнь. Причем окончилась еще до того, как успела начаться.

Как ни странно, мысль принесла странное успокоение. Я повернулась на правый бок, лицом к стене.

Не знаю, сколько прошло времени до того, как мои уши стал мозолить настойчивый дверной звонок.

Сначала я лежала неподвижно, надеясь, что незваный гость, кем бы он ни был, все поймет и удалится.

Но гость не удалялся и настойчиво трезвонил в мою дверь.

Наконец мне это надоело. Я поднялась и побрела в коридор. Ничего не спрашивая, распахнула дверь.

За дверью стоял Редька.

— Привет, — сказал он озабоченно.

— Здоровались уже, — ответила я безразлично.

— Войти можно?

Я молча посторонилась.

Несколько минут мы стояли в коридоре и таращились друг на друга. Потом Редька сказал: