Онлайн книга «Куколка (сборник)»
|
– Однако довольно болтать, – сказала она, – а то мне достанется. Сколько сейчас времени? – Двадцать шесть минут четвертого. – Бегу. До свидания… сегодня вечером! Она залпом допила свой стакан и встала. – Без четверти восемь, у ресторана, – сказал мужчина, тоже вставая. – Решено. До свидания! Модистка протянула ему руку, а он удержал ее в своей, провожая девушку до экипажа. Окинув быстрым взглядом бульвар, на котором вблизи ресторанчика не видно было ни души, Зон шепнула: – Поцелуй меня. И Бурдуа видел, как они обменялись долгим, горячим поцелуем, не обращая внимания на присутствие кучера, шофера, и даже страдавшей желудочным катаром хозяйки ресторана и ее слуги, которых такое редкое происшествие заставило выйти на террасу. Самый близорукий наблюдатель не мог бы принять этот поцелуй за то, что англичане называют a soul kiss – поцелуй души. Наконец молодая девушка вырвалась и легко прыгнула в экипаж, крикнув кучеру: – На улицу Матюрэн, двадцать четыре. Когда легкий экипаж исчез, господин в панаме вернулся к своему столику с намерением расплатиться. В эту минуту строгий взгляд Бурдуа встретился с черными глазами «соблазнителя», который остановился в нерешительности, держа в руках пятифранковую монету. В голове Бурдуа мелькнуло какое-то отдаленное воспоминание, но, прежде чем он успел опомниться, незнакомец подошел к нему и, пряча деньги в жилетный карман, с улыбкой произнес: – Жюль Бурдуа? – Да… но… – Ты не узнаешь меня? А вспомни-ка лицей в Лиможе… – Ах, Житрак… Луи Житрак!.. Товарищи горячо пожали друг другу руки. В душе общительного Бурдуа вместо образа «развратного соблазнителя» уже воскресло воспоминание о Житраке, самом плохом ученике из всего класса, ленивом и смелом, постоянно лгавшем и, тем не менее, симпатичном, который уже хвастался любовными похождениями и выигрывал самые необыкновенные пари. Этих воспоминаний было достаточно, чтобы Бурдуа примирился и с костюмом, и с победоносным фатовством товарища. – Черт возьми, Житрак! Вот уж не ожидал-то! Выпьем чего-нибудь! Хочешь пива! – Нет, только не пива, – сказал Житрак садясь. – Что, этот коньяк можно пить? – Это превосходный коньяк. Вот попробуй… Эмиль, подайте маленькую рюмку. Сидя рядом, они несколько минут внимательно разглядывали друг друга. – Ты не похудел, – с улыбкой заметил Житрак. – Это жена так о тебе заботится? – Я не женат, – краснея, ответил Бурдуа. – А ты, старина, хоть и остался таким же тощим, но стал ужасным франтом. Ты разбогател? – Разбогател? Нет, но я хорошо зарабатываю. – Чем ты занимаешься? В лицее ты собирался быть актером. – Ну, с этим давно покончено. Сначала я был представителем одного виноторговца в Бордо. Потом это мне надоело, и я выбрал другое занятие. Я путешествую и продаю перья… для отделки шляп. Продаю также и формы… Черт побери! Ты был прав: твой коньяк необыкновенно хорош. – Не правда ли? – с гордостью подтвердил Бурдуа. – Знаешь, старина (старые лицейские прозвища как-то сами собой просились на язык), я именно потому и выбрал этот ресторанчик, что здесь так спокойно и тихо и что за мной ухаживают. Кофе варят для меня в особом кофейнике; коньяк держат только для меня. Завтракаю я всегда у Лавеню… знаешь, около вокзала. – Знаю, – ответил Житрак. – Но скажи мне, пожалуйста, что ты сам-то делаешь? – Я был чиновником на правительственных фабриках по табачному отделу. Хорошо продвигался по службе, и в тридцать пять лет был уже контролером в городе Ман. А тут вдруг получил наследство, и хорошее наследство, после дяди с материнской стороны, разбогатевшего торгаша. Тогда я вышел в отставку и поселился в Париже. – Так ты теперь ровно ничего не делаешь? – Говорю тебе, что я вышел в отставку. У меня девять тысяч дохода – директорское жалованье, а вкусы мои самые простые. Чего ради стал бы я выбиваться из сил до шестидесяти лет? Чтобы получить лишних три тысяч франков, которые я не знал бы куда девать? Вот я и предпочел лучше пользоваться свободой. Я читаю, гуляю, хожу в театры, посещаю художественные выставки. По вечерам, после обеда, я встречаюсь у Лавеню со старыми друзьями, довольно веселыми малыми. И жизнь идет со страшной быстротой! Даже слишком быстро! – А кто у тебя занимается хозяйством? – Филомена… тоже из Крезского департамента. Я живу в двух шагах отсюда, на улице Монпарнас. – Ты умница, – одобрительно отозвался Житрак, наливая себе вторую рюмку коньяка. – Девять тысяч франков дохода! Недурно! Ах, ты, дрянной капиталист! А как обстоят у тебя дела с хорошенькими женщинами? – прибавил он, глядя приятелю прямо в глаза. Бурдуа не выдержал циничного взгляда товарища: он всегда отличался врожденной стыдливостью, но это была односторонняя стыдливость старой девы, которая не избегает пикантных разговоров, если только речь идет не о ней самой. – Ах, с женщинами? Боже мой, да так же, как у всех! – Не станешь же ты уверять меня, – настаивал Житрак, – что в твоей холостой жизни не замешана ни одна юбка… например Филомена? – Филомена? – повторил Бурдуа, поднимая на него взор честных голубых глаз. – Да ведь ей пятьдесят три года! Нет, уверяю тебя… ничего серьезного. Я же говорю тебе – как у всех. На лице торговца перьями промелькнуло легкое презрение. Бурдуа счел необходимым оправдаться: – В первый год после своего приезда в Ман я, знаешь, собирался жениться. Мне понравилась одна молодая девушка; она была бесприданница, не отличалась красотой, но… мне нравилась. Казалось, все содействовало моему успеху. Но вдруг я понял, что она выходит за меня против своего желания, только чтобы угодить родителям. Она любила одного молодого человека… из отдела сборов. Это была честная девушка; она не обманула бы мужа, но я, понимаешь, предпочел… Ну, и вот… я не женился. Он остановился. Житрак продолжал внимательно смотреть на него, но уже с другим выражением, и Бурдуа понял, что друг отгадал его секрет, читая в его сердце, как в раскрытой книге, глубокую нежность и непобедимую застенчивость, которая в присутствии женщин совершенно парализуют его. Что Житрак понял это, видно было по той дружеской снисходительности, с какой он смотрел на товарища, и Бурдуа почувствовал болезненный укол. Чтобы избежать тяжелых для него настойчивых расспросов в этом направлении, он сказал: – Зато ты, старина, кажется, не пренебрегаешь юбками? – Не правда ли, она очень мила? – с живостью произнес Житрак, – И презабавная! Ее все решительно интересует. И притом она такая свеженькая, аппетитная… еще не истрепалась. |