Книга Охота полуночника, страница 62 – Ричард Зимлер

— Настало время и мне вступить в борьбу, — сказал он. — Если Порту будет взят, я присоединюсь к вам в верховьях реки, как только смогу. Не беспокойтесь, я не дамся французам.

— Папа, это чистой воды безумие. Ты должен поехать с нами. Я не позволю тебе остаться.

— Кто отдает здесь приказы — ты или я? — шутливо спросил он.

Несмотря на его неожиданное благодушие, он выглядел истощенным, и от него несло бренди. Я не верил, что он может позаботиться о себе в таком состоянии.

— Папа, — сказал я, — если ты не поедешь с нами, то я тоже останусь и буду сражаться вместе с тобой.

— Джон, об этом не может быть и речи. Ты будешь ждать меня в верховьях реки вместе с матерью. Я не для того растил тебя все эти восемнадцать лет, чтобы увидеть, как ты погибаешь от французского ядра.

Мама согласилась с ним, и папа обнял меня. Я попытался оттолкнуть его, но он крепко держал меня и поцеловал в щеку.

— Ради бога, дорогой, брейся получше, — пожаловался он. — Щетина еще осталась. А то девушки не будут тебя любить.

Прежде чем отпустить меня, он сурово посмотрел на меня, возможно, подумав, что я выгляжу уже совсем как взрослый.

— Пожалуйста сынок, будь терпелив, — сказал он, словно бы оправдываясь. — Мы ведь расстаемся ненадолго.

Он засунул руку в карман и вытащил свои золотые часы с перламутровым циферблатом. Цепочка выглядела так, словно принадлежала ведьме, которая держала на ней жабу.

— Поноси их пока вместо меня — сказал он, протягивая мне часы. — Я скоро заберу их назад.

Затем, словно бы смутившись от этого жеста, он заложил руки за спину и стал смотреть в окно.

Я с благодарностью принял его дар, но это еще больше встревожило меня. Я рассчитывал на то, что мать поможет мне уговорить отца поехать с нами, но она была настолько погружена в себя, что не сказала ни слова.

Остаток дня я провел в мрачном настроении. После ужина я зашел проститься к оливковым сестрам, которые решили остаться в городе, поскольку не хотели бросать свою коллекцию без присмотра.

— Возвращайся поскорее, Джон, а то мы никогда не покажем тебе оставшиеся картины Гойи! — предупредила Луна.

Вместе с отцом я также посетил Бенджамина. Два его сына уже покинули город, но сам он решил остаться.

— Услуги аптекаря незаменимы после битвы, — сказал он, — потому я совершенно уверен, что французы не причинят мне никакого вреда.

Мать навестила бабушку Розу, чтобы сообщить ей, что отец выделил ей место в нашем экипаже, но дом уже был заколочен досками. Соседи сказали, что она уехала в Авейру вместе со своими сыновьями.

Мы все отправились спать, но нам так и не удалось заснуть этой ночью; мы должны были встать уже в два часа. Когда папа заглянул в комнату, чтобы разбудить меня, я спросил:

— Ты точно решил, что не поедешь с нами. Я очень волнуюсь, только об этом и думаю.

— Нет, я не хочу, чтобы другие мужчины и дальше сражались вместо меня. Португалия стала моим домом. Я уже не так молод, чтобы возвратиться в Англию или в Шотландию.

— Но, папа ты ведь еще не старик.

— Мне уже пятьдесят лет, Джон. — Он пожал мне руку. — Ты даже и представить себе не можешь, как я устал.

— Мы все устали, папа. Ты слишком много работаешь, и все время волнуешься. Мы могли бы поехать в Англию и на время остановиться у тети Фионы. Я смогу найти там работу, а ты будешь сидеть у нашего камина и читать. Я буду содержать всю семью.

— Это великодушное предложение, сынок, и в другое время я бы принял его, но я слишком стар, чтобы что-то менять в своей жизни. Ты поймешь это, когда доживешь до моих лет.

— Но ты обещаешь, что присоединишься к нам в верховьях реки?

— Джон, жизнь непредсказуема. При всем желании я не могу дать тебе такого обещания.

— Я не оставлю тебя, пока ты не поклянешься присоединиться к нам.

— Ну, хорошо, я обещаю, что нагоню тебя и мать в верховьях реки.

Он сказал это слишком сухо, и я не мог поверить ему. Но я не сказал больше ни слова. Он пылко расцеловал меня, затем хлопнул в ладони и сказал:

— А теперь вставай и одевайся! Через пятнадцать минут отъезжаем. В экипаже вы найдете еду, и даже чай. Я сказал, что если там не будет чая, мой сын превратится в шотландское озерное чудище — в злобного водяного!

Я попрощался с Фанни и Зеброй, которые остались с отцом, поскольку для них не нашлось места в экипажах. Я крепко обнял их и сказал, чтобы они заботились об отце. Фанни вскочила и повисла на моих плечах, так же, как она делала это много лет назад в канун дня святого Иоанна. Сквозь слезы я велел им не лаять, даже если они услышат солдат. Они ответили тем, что просто облизали меня с ног до головы. Сердце мое разрывалось, когда я расставался с ними.

Мать, отец и я поспешно вышли из дома в холодную и ветреную ночь. Я нес свой мушкет, а отец — пистолет. Он начал что-то тихо напевать. Я подхватил песню, и мы держались за руки, когда шли по городу.

Мать ничего не говорила, хотя украдкой она посматривала на папу, как мне казалось, с неприятным удивлением. Вероятно, она заметила, что мы с отцом пытались примириться последние несколько недель. Мне кажется, что она одобряла этот шаг с моей стороны, но сама не желала его делать.

Затем папа запел песню, которую я не знал. Я неплохо разбирался в мелодиях, и позже я записал ее нотами и послал копию в музыкальный магазин «Хилис Мьюзик-шоп» в Лондоне. В ответном письме мне сообщили, что эта песня называется «Нам суждена с тобой разлука», а написал ее композитор, живший в эпоху королевы Елизаветы, Джон Даунлэнд. Рискну предположить, что мама хорошо знала мотив этой песни, и папа пел для нее, в последний раз прося у нее прощения. Слова, наверное, хорошо выражали его чувства и надежды на будущее:

Нам суждена с тобой разлука,

И сердцу хочется рыдать,

Что счастье наше стало мукой

И доли лучшей нам не ждать.

Там вдалеке, в стране чужой

Мне горе суждено испить до дна,

Мечтая о любви былой

И думая, что ты сейчас одна

Хоть взором нежным, одиноким

Ты радость у меня навек забрала.

Но даже смерть мечом жестоким

Не оборвет ту нить, что нас связала.

Мама опустила глаза, когда он пел эту песню той ночью. Ее отчужденность погасила в нем последнюю надежду; закончив эту песню, он не пытался петь снова.

Пройдя несколько миль, мы достигли бухты, скрытой под могучими дубами, за которыми стояли три экипажа. Внутри уже сидело девять человек. Отец о чем-то говорил с кучером, пока мы знакомились с пассажирами.

Когда городские часы пробили три, мать и отец поцеловали друг друга в щеку, и он помог ей сесть в экипаж.