Онлайн книга «Искушение временем. Книга 3. Соблазны бытия»
|
– Это был обычный предсвадебный каприз. Генри жутко обрадовался. Сегодня они вместе обедают. Так что все покатится по прежней колее. Мы бы, конечно, предпочли видеть рядом с ним тебя, а не Клариссу, но ситуация безнадежная. Генри сильно на нее запал, бедняжка. – Да, – сказала Иззи, заставляя себя говорить со смехом. – Ситуация безнадежная. Не быть мне рядом с Генри. Пока, Эми. Ну что ж, жалеть тут действительно не о чем. Она поступила правильно. Очень правильно. * * * – Так это правда, Либерман, что твой отец погиб в концлагере? – Задавший вопрос говорил очень уверенным тоном, лениво растягивая слова. – Нет, неправда, – ответил Лукас. – Но ведь его нет в живых. Мы не видели, чтобы он привозил тебя в школу. – Его нет в живых. – В таком случае… Лукас молчал. Допрос проводили двое мальчишек. Тот, что поменьше ростом, Форрестер, сидел возле камина, у него за спиной. Он наградил Лукаса пинком в зад. – Отвечай, маленький выскочка, когда с тобой разговаривают. Слышишь, еврейская морда? – Я ответил, – ровным голосом произнес Лукас. – Нет, не ответил. Мы хотим знать, как он умер. – А зачем вам это знать? Вас это совершенно не касается. – Очень даже касается, еврейчик, – возразил второй мальчишка. Его фамилия была Армитидж. Он стоял на фоне залитого солнцем окна. Солнце мешало четко видеть его лицо, и это нервировало Лукаса. – Мы хотим знать, не был ли он предателем. А вдруг он сотрудничал с нацистами? – Мой отец не сотрудничал с нацистами. – Если он не погиб в концлагере, что с ним случилось? Почему нацисты его не трогали? Сдается нам, он с ними снюхался. – К вам это не имеет никакого отношения, – упрямо заявил Лукас. – Ошибаешься, имеет. Мы не хотим, чтобы нам прислуживал сынок грязного нацистского пособника. Давай выкладывай. – Нет. Лукас хорошо помнил, как мать рассказывала про гибель отца. Помнил скромную поминальную службу в эшингемской часовне и обещание всегда помнить, каким храбрым был его отец. – Нацист! – крикнул Форрестер. – Нацистский ублюдок! – Заткнись! – не выдержал Лукас. – Заткнись! Заткнись! – Послушай, еврейчик, чего ты так разнервничался? – спросил Армитидж. – Мы просто хотим знать. – Хорошо, я вам расскажу. Лукас встал со стула, на котором сидел, поддерживая огонь в камине, и медленно повернулся к Армитиджу. У него возникло странное ощущение, что он смотрит кадры замедленной киносъемки. – Моего отца застрелили нацисты. Не в концлагере. На парижской улице. Несколько лет он прятался, но однажды утром нацисты проводили облаву и его нашли. – Ого! Продолжай, еврейчик. Очень интересно. Урок истории. Еврейской истории. Лукасу казалось, что он находится в конце очень длинного, ярко освещенного туннеля. Он сосредоточился на ухмыляющейся физиономии Армитиджа. – В дверях дома стояла маленькая девочка. Она была слишком мала, чтобы понимать происходящее. Немцы схватили ее родителей. Девочка уже собиралась броситься к грузовику, куда погрузили ее отца и мать. Мой отец решил ее спасти и спрятать в кузове другого грузовика. Но девочка испугалась и закричала. Нацисты обернулись, и один из них застрелил моего отца на месте. Вот так он погиб. Ну что, теперь понятно? Этого вам достаточно? – Вполне понятно. – Армитидж приблизился к Лукасу. – Если, конечно, это правда. – Голубые глаза насмешливо и зло смотрели на Лукаса. – Очень занимательная история, Либерман. Про отца-героя. Еврейского героя. Вот только плохо верится. Кажется, среди евреев были герои. Но совсем мало. Большинство лизало нацистам пятки. Раскаленный шар в голове Лукаса вдруг взорвался, и оттуда хлынул поток жестокой, неистовой силы. Лукас схватил Армитиджа за горло и дважды ударил по лицу. Тот с воплем попятился назад. Форрестер ногой въехал Лукасу по ягодицам, заставив вскрикнуть от боли. Подскочивший Армитидж ударил его в челюсть, нанеся два удара подряд. – Это что еще такое?! Что за побоище! Либерман, Армитидж, я вас спрашиваю. – Сэр, он первым меня ударил, – пожаловался Армитидж, вытирая рукой окровавленный нос. – Форрестер, отпусти Либермана! Отпусти немедленно! – Сэр, я лишь пытался спасти Армитиджа. Сэр, этот Либерман совсем взбесился. – И отчего же он взбесился? Надеюсь, ты меня просветишь? – Я не знаю, сэр. Он почему-то сильно расстроился. Он говорил о своем отце, как тот умер. Возможно, сэр, он решил, что мы с недостаточным сочувствием отнеслись к его рассказу. Но мы ему очень сочувствовали, сэр. Это и впрямь трагическая история. – Понятно, Форрестер. Либерман, иди умойся, а потом сообщи о случившемся своему воспитателю. А от вас двоих я хочу услышать дополнительные подробности. Час спустя Лукас готовил уроки, сидя в изоляторе, куда его поместили на два часа. Воспитатель сказал, что сочувствует его семейной трагедии, но она никак не оправдывает проявленной жестокости. Репутация Лукаса – замкнутого, агрессивно настроенного и к сверстникам, и к взрослым – играла против него. За Лукаса никто не вступился. Все считали, что он отвратительно себя ведет и в штыки встречает любые попытки сделать его частью школьного сообщества. – Либерман, твой отец погиб при очень трагических обстоятельствах. Этого никто не отрицает, – говорил Лукасу воспитатель, сурово глядя на него. – Но это случилось не у тебя на глазах. К тому же ты тогда был совсем мал и вряд ли что-нибудь запомнил. И я сомневаюсь, что Армитидж и Форрестер сознательно избрали такую тему, чтобы поиздеваться над тобой. Твой отец показал себя героем. Едва ли у ребят язык повернулся сказать тебе что-то обидное. Думаю, ты излишне эмоционально отреагировал на их слова. Смею тебя уверить, их обоих серьезно наказали. Мы не попустительствуем разного рода стычкам и издевательствам. Лукас молчал, стискивал кулаки и пытался сосредоточиться на двух источниках боли – в челюсти и под глазом. Боль была сильной, но переносилась легче, чем необходимость выслушивать лживую болтовню воспитателя. – Ты можешь что-нибудь добавить в свое оправдание? Молчание. – Либерман, я тебя спрашиваю. – Нет. – У нас принято говорить: «Нет, сэр». – Нет, сэр. Ночью Лукас заперся в туалетной кабинке и плакал как маленький. Его горе было искренним. Это почувствовали даже те, кто привык издеваться над ним. Ему не мешали… Когда утром Лукас проснулся после нескольких часов тяжелого сна, челюсть по-прежнему саднила, а в голове ощущалась пульсирующая боль. Он принял решение, отступать от которого не собирался. * * * – Иззи, ты, случайно, не заболела? |