Онлайн книга «Принцесса лилий»
Глава IV
Жанна и не надеялась пережить ту ночь, когда Жерар уехал в Нант. Потому что раскрашенный череп лежал на кровати, прямо на покрывале, и радостно скалился, как и тогда, стоило только ей ступить на порог собственной спальни. И Жанне показалось, что за плотной шторой угадывается человеческий силуэт. Она сползла по дверному косяку без чувств, а когда очнулась – как в прошлый раз, – уже ничего не было, ни силуэта, ни черепа. И опять – ни караулы, никто ничего не заметил. Жанна была уверена, что в следующий раз она обнаружит череп на собственной подушке. Возможно, в компании с ласковым и страстным виконтом. И это окончательно сведет ее с ума. Ночь Жанна провела без сна, сидя в кресле и смотря на огонь. Время от времени она впадала в странное полузабытье-полуявь, но стоило птичьему крылу прошуршать за окном или мышке заскрестись в норе – она вскакивала и хватала старинную алебарду, принесенную из углового зала. Утром надо было ехать к герцогскому двору. Стиснув зубы, Жанна поехала, сказав себе, что виконт ее не запугает. Волчье Солнышко был свеж и безмятежен. – Как я рад вас видеть, звезда моя рассветная, – завладел он узкой Жанниной ладонью. – Каждое мгновение, проведенное рядом с вами, для меня драгоценней изумруда! – Я не устаю поражаться, виконт, как молниеносно вы превратились в поэта, – заметила Жанна. – Не было бы счастья, да несчастье помогло, – назидательно сообщил виконт. – Когда после турнира я отлеживался в постели, приказал читать себе сборник стихов, нашедшийся в библиотечном шкафу. Подарок покойного отца, между прочим. Решил клин клином выбить. Чуть с тоски не умер, слушая все эти охи и вздохи. Только Бертран де Борн и умеет разогнать хандру: Люблю я дыханье прекрасной весны И яркость цветов и дерев; Я слушать люблю сред лесной тишины Пернатых согласный напев В сплетеньи зеленых ветвей; Люблю я палаток белеющий ряд, Там копья и шлемы на солнце горят, Разносится ржанье коней, Сердца крестоносцев под тяжестью лат Без устали бьются и боем горят. Люблю я гонцов неизбежной войны, О, как веселится мой взор! Стада с пастухами бегут, смятены, И трубный разносится хор Сквозь топот тяжелых коней! На зáмок свой дружный напор устремят, И рушатся башни, и стены трещат, И вот – на просторе полей — Могил одиноких задумчивый ряд, Цветы полевые над ними горят. – Там-там, та-да-там, как же там… А! Люблю, как вассалы, отваги полны, Сойдутся друг с другом в упор! Их шлемы разбиты, мечи их красны, И мчится на вольный простор Табун одичалых коней! Героем умрет, кто героем зачат! О, как веселится мой дух и мой взгляд! Пусть в звоне щитов и мечей Все славною кровью цветы обагрят, Никто пред врагом не отступит назад! [24] – Каково? В его времена слово «преданность» не было пустым звуком. Не то что сейчас – люди измельчали. Вы не находите? – Отнюдь! – ощетинилась Жанна. – И тогда, и сейчас есть как подлецы, так и святые! – Отрадно, отрадно такое слышать, – подхватил виконт, весь вид которого говорил, что уж он-то, несомненно, святой. – Беседы с вами – всегда услада для моих ушей. Чувствую, что мы созданы друг для друга. – Не сомневаюсь! А знаете что, виконт, – вспомнила вдруг Жанна. – Когда я была в плену в Триполи, в доме торговки живым товаром, мне в руки попалась рукописная тетрадь со стихотворными строками, арабскими и французскими, видно, пленниц до меня развлекали. А может быть, учили. И одно мне, представьте, запомнилось: Я, словно девушку и светлую весну, Когда-то прославлял кровавую войну. Но ужас я познал теперь ее господства — О, ведьма старая, что держит всех в плену, Что хочет нравиться и скрыть свое уродство, И отвратительную прячет седину… [25] – Сильно, – заметил виконт. – Даже и не знаю, что сказать. Я подумаю, моя звезда. И отошел. Эту схватку Жанна выиграла. * * * В Нанте рыжий пират начал готовиться к отъезду. День было решено посвятить неотложным делам, а на следующее утро выехать. Первым делом требовалось посадить на корабль Саида, Махмуда, Али и Ахмеда. Пират выполнял данное обещание. Потом нужно было собраться – и решить, каким образом перевозить из Нанта в Ренн двух почтенных дам. И запас еды, памятуя о том, что после осады в столице герцогства голодно. Чтобы не терять времени – осенние дороги не мед, – было решено воспользоваться конными носилками, которыми не брезгуют даже лица духовного звания. Причем двумя: ибо представить, что благородная баронесса де Шатонуар сядет рядом с уважаемой госпожой Фатимой, было решительно невозможно! (Жерар попытался было робко спросить, а зачем вообще тащить с собой этих двух переч… э-э-э-э… почтенных особ, но рыжий пират ему доходчиво объяснил, что проще их взять с собой, чем не брать. И пользы для дела будет больше.) Рыжего заботило не то, как разместить дам. Людей было мало. Надежных людей. – Люди есть в Аквитанском отеле, – успокоил его Жерар. И тихо добавил: – Скорее бы вернуться… * * * Отправив четверку мусульман, рыжий принялся обихаживать госпожу Фатиму: он повел их с Масруром в лавку, чтобы обеспечить одеждой в преддверии грядущей зимы. Жаккетта, оставшись дома, собирала немудреные пожитки и изредка растроганно всплакивала: пират ей прочел письмо госпожи Жанны. Шмыгая носом, Жаккетта думала: «Вот беда-то… Но ничего, я скоро приеду». Пирату пришлось подзадержаться: покупкой одежды дело не ограничилось, госпожа Фатима возжелала немножко познакомиться с городом. Они прошли к замку герцогов Бретонских (в котором и родилась герцогиня Анна). Осмотрели его бастионы. Прошли к собору Святых Петра и Павла. А потом прошли к улочке Святого Жана, где стоял монастырь Кордильеров. Там, на выходе из испанской часовни, Фатима и Масрур встретили людей с корабля, что их привез. Поговорили и между делом решили несколько важных дел. В новом мире госпожа Фатима держалась очень уверенно. Она с любопытством смотрела по сторонам через щелку в своем покрывале. – Мир открытых лиц, как интерэсно, – заметила она. – Вот он какой… То-то так сложно было приучить мой бирюзовый цветочэк правильно ходить по улицам! |