Онлайн книга «Жена скупого рыцаря»
|
— Не помню, — говорю я и прячу плутоватые глазки. Боевая сковорода беспомощно опускается вниз, свекровь без сил опускается на обувной ящик. — Запирала… — бормочет свекровь себе под нос, — или не запирала… — В милицию звонить? — прерывая поток сомнений, спрашиваю я и трясу «Панасоником». — Звони… или не звони… — Муза впала в прострацию, никак не может решить — грабили ее или нет. Я сажусь рядом с ней на тумбочку. Свекровь автоматически бормочет: «Встань, сломаешь, ты тяжелая», — и продолжает издеваться над собственной памятью. — Муза Анатольевна, идите спать. Я не помню, чтобы вы запирали дверь… Как потерянное привидение, Муза Анатольевна бредет в свою спальню, мерно покачивая сковородой. На пороге комнаты она вдруг разворачивается ко мне и пристально смотрит: — Сима, а где твои ключи? Вчера я тебе отпирала… — На месте, в сумочке, — как всегда убедительно вру я. — Точно? — Идите спать, Муза Анатольевна. Оконфузившаяся свекровь непривычно рассеянна. Она дает мне указание закрыться на все замки и удаляется в опочивальню. А меня начинает колотить. Последовательное запирание всех замков на ночь — ритуал, привычный моей свекрови, как утренняя чашка чая. Действия доведены до машинальных и выполняются бездумно. Но я помню точно — перед сном Муза Анатольевна гремела в прихожей ключами. Я тогда еще не уснула крепко и решила, что беднягу Людвига горох пробрал и хозяйка сама повела его на прогулку. Но Муза Анатольевна только заперла дверь. Вставив ключ в замочную скважину, я быстро проворачиваю его дважды, повторяю процедуру с нижним замком и чувствую, как связка ключей Музы Анатольевны выскальзывает из ставших вдруг влажными пальцев. Кто-то пытался проникнуть ночью в квартиру. И это абсолютно точно. Кто-то осторожно открыл замки… но тут проснулся Людвиг, и этот кто-то не успел вернуть замки в прежнее положение. Какое счастье, что у нас есть задвижка! И бдительный Людвиг. И толстая цепь с крюком. Но замки придется менять. И как, интересно, преступник узнал мой адрес? В сумочке лежал только банковский пропуск… Выследил? Вряд ли. Хотя… из Текстильщиков я бежала без оглядки в самом прямом смысле — по сторонам не смотрела. Могли в затылок пристроиться и топать до самого подъезда. Значит, это маньяк? Вот гадость! Признаться Музе? А смысл? Замки все равно придется менять. Сна как не бывало. Бреду на кухню, достаю бутылку водки и удивляюсь второй день подряд — водки в бутылке на донышке. Ай да Муза, ай да тихушница! Что-то она в последнее время нервная стала, спиртным поправляется… Впрочем, мне хватит. Людвиг оставляет в покое дверной косяк и, побрехивая, цокает на кухню за «рокфором». Однако… Быстро у собак рефлексы вырабатываются! Сима на кухне водку глушит, пес французским сыром закусывает. Но сегодня… — Молодец, Людоед, заслужил, — хвалю пса и отрезаю ему «рокфора». Присутствие Людвига меня успокаивает. Но не настолько, чтобы правильно среагировать на принесенный собакой поводок. Ночные выгуливания до добра не доводят. — Утром, Людвиг. Все прогулки утром! Умница Людвиг делает по кухне круг почета и, не выпуская поводка из пасти, укладывается на пол рядом со своими мисками. Я попиваю водку и понимаю, что у меня появляется настораживающая тенденция — полуночное кухонное пьянство в обществе собаки. Но водка не забирает. Где-то в груди что-то трясется овечьим хвостом, нервы вибрируют, зубы стучат о край рюмки… — Эх, была не была! — говорю Людвигу и посылаю вдогонку, без закуски, две рюмашки мятного ликера. Потом закуриваю. По телу проходит теплая волна, и вслед за ней тоска на меня наваливается, хоть волком вой! И что за жизнь?! В Норвегию отбыть, что ли, иль в Киев? — Поехали Людвиг на Украину? — предлагаю собаке. — Там тепло, там яблоки… Но Людоед «Достояния республики» не видел, афоризмов не знает, о беспризорниках и вовсе не высокого мнения. Как-то раз один такой чумазый ему лапу отдавил, когда пес хозяйскую сумку защищал. Я включаю электровытяжку, дую в нее сигаретным дымом и размышляю о хитросплетениях криминальной жизни столицы. Хилый брезентовый маньяк еще и в домушниках подвизается! Многостаночник, блин! А вдруг он шел в наш дом завершить начатое? Что ему, страдальцу, стоит — сначала меня оприходовать, потом Музу Анатольевну удовлетворить… Вот, блин горелый, ситуация! В штатовских триллерах ни один приличный маньяк от жертвы за здорово живешь не отказывается. Всегда возвращается, причем с острым предметом в руках, и жертва долго жалеет, что не отдалась сразу. В понедельник пойду в милицию. Думаю, в воскресный летний день там делать нечего — жертвы сидят по лавочкам и ждут очереди к единственному потному милиционеру, не улизнувшему на дачные грядки. Кстати, три летних месяца плюс сезонные весенне-осенние обострения увеличивают похотливые настроения граждан в геометрической прогрессии. Так что стоит позвонить общительной Зайцевой и узнать, не затесался ли в ряды ее поклонников авторитетный мент из отделения в Текстильщиках. Пусть пропустит в кабинет по блату. — Дожили, Людвиг, — говорю я собаке, пес зевает и выпускает поводок из пасти, — о домогательствах по блату сообщаем… Из комнаты свекрови несутся первые рулады затейливого храпа. Восемь лет обещаю свекрови записать ее ночные песнопения на диктофон и утром дать прослушать. — Я никогда не храплю! — гордо уверяет нас с Мишей мама. — Это Людвиг. У него гайморит. Сейчас Людвиг валяется рядом с мисками и бесшумно дует в две дырочки, а в комнате свекрови работает дизель. Практически безостановочно, на вдохе и на выдохе. Не исключено, что книжную полку Мишиного дедушки этими порывами и сдуло на челюсть в стакане. Прежде чем идти спать, я проскальзываю в комнату свекрови, плотно втыкаю телефонный штепсель в розетку и поправляю на Музе Анатольевне сползший на щеку чепец. Потом тащусь в свою спальню и роюсь в выдвижном ящике письменного стола — ищу связку ключей мужа. На связке болтается серебристый брелок-сердечко — мой подарок любимому мужу на День святого Валентина. Серебряное сердце сверкает в свете голубого ночника, гравировка «my love» кажется черной раной на гладких боках, и слезы летят вниз — я отсоединяю брелок от ключей, и это кажется мне символичным. Хоть Людоеда в постель клади! Чтобы хоть что-то живое рядом сопело… Утром вместе со свекровью просыпается подозрительность. — Где твои ключи, доброе утро, Серафима, — с этим текстом Муза Анатольевна вплывает в мою спальню. — В кармане пиджака, — бормочу я и прячу лицо в подушку. — Доброе утро, мама… |