Книга Жена скупого рыцаря, страница 8 – Оксана Обухова

Сам профессор отбыл сегодня днем на дачу за рулем древнего облупленного «москвичонка».

От этих мыслей настроение у меня образовалось — хуже некуда. Поднимаю голову к небу — огромная туча, обещая дождь, ползет на звезды. Я поправляю на плече сползающую сумочку и, размахивая кейсом с диссертацией, бреду по дорожке вдоль кустов сирени.

Как весело начинался сегодняшний вечер! Загорелая Зайцева с фотографиями и любовными историями, летка-енка под латинос, коньяк хороший…

Сзади меня, чуть правее, раздается шорох раздвигаемых веток, и на спину мне что-то падает. Едва не рухнув на мостовую, я чувствую, как худая цепкая рука в брезентовом рукаве оплетает локтевым сгибом горло, левая ладонь впивается мне в предплечье и кто-то невеликий, но жилистый волочет меня в кусты.

— Тихо, тихо, детка, — хрипит в ухо мерзкий возбужденный голос.

От страха и неожиданности я почти не сопротивляюсь. Мужчина спиной раздвигает заросли и уводит меня все глубже и глубже. Все сильнее и сильнее он стискивает мою шею, в моих глазах темно уже не от ночи, а от удушья. На мгновение я теряю сознание. Насильник разворачивает меня к себе и начинает укладывать на землю.

Под спиной — куча какого-то мусора, мужик гадко пыхтит запахом гнилых зубов, что-то сюсюкает, потом, нажимая пятерней мне на горло, начинает копошиться в ширинке.

Ужас и отвращение придают мне сил. Невероятно изогнувшись, я пихаю насильника коленом в пах и отшвыриваю прочь, как трухлявую ветошь.

— А-а-а, сука… — скрючившись, скулит горка ветоши и начинает подниматься.

Вскакиваем мы одновременно. Если забыть о едва слышных ругательствах, все происходит в жуткой тишине. Я не кричу. Только легкий шорох травы под ногами, слабое потрескивание веток, натужное сопение жертвы и преступника. Расставив в стороны руки, мужчина бросается на меня. И получает кейсом в лоб.

Короткая схватка лицом к лицу. Мужику больно, горит в паху, по разбитому лбу тянется струйка крови, он растерян, ждет крика, но я пихаюсь как сумасшедшая и молчу.

Битву завершает мой ловкий пинок ногой в живот насильника. Мужик летит в кусты, я не разбирая дороги несусь куда-то в темноту.

Первое четкое видение — номер дома на стене. Здесь, во втором подъезде, живет Виктория.

Не оборачиваясь, бегу к подъезду и — о счастье! — вижу, кодированная дверь раскрыта. Пулей влетаю в подъезд, потом в том же темпе — на четвертый этаж и падаю на дверь под цифрой шестьдесят четыре.

Виктория открыла, едва я нажала на кнопку звонка.

— На меня напали, — вывожу губами и валюсь на стул в прихожей.

Подруга растерянно пялится на меня и достает из кармана коричневого пиджака платок.

— У тебя кровь за ухом, — произносит она и тянется к телефону. — Надо в милицию позвонить.

Воздух с сипением вырывается из обожженных страхом легких, я жестом останавливаю Вику и хриплю:

— Воды…

— Пойдем в гостиную, здесь неудобно, — говорит Виктория и помогает мне подняться.

По дивану гостиной я расползаюсь, словно грязная капля. Костюм из «Польской моды» весь в пыли, частично мусором облеплен. Пожалуй, я имею вид путаны, вернувшейся с субботника на пленэре.

Виктория приносит стакан с водой. Я беру его дрожащими руками, выпиваю залпом и захожусь в кашле. Вика рядом. Похлопывает по спине, и каждый ее шлепок выбивает из меня по слезинке. Еще чуть-чуть, и я зайдусь в истерике.

Платок куда-то пропал. Пошарив вокруг себя руками, я внезапно обращаю внимание на чудовищный бардак в комнате, служившей в Викиной квартире гостиной и профессорским кабинетом одновременно. Ящики письменного стола не просто выдвинуты, а выворочены на пол. Ковер покрыт ворохом разлетевшихся бумаг, тетрадей и брошюр. Вокруг секретера стопкой лежат папки с серенькими тесемками, одна из папок раскрыта.

И в центре этого разгрома в коричневом костюме и уличных туфлях стоит Виктория. Пока я боролась с насильником и бегала по кустам, профессорская жена, едва войдя в дом, не снимая обуви и делового костюма, обыскивала кабинет мужа. Бедная Вика искала деньги, сберегательную книжку или хоть что-то, подтверждающее слова Нинель.

Очень хочется спросить о результатах, но я прикусываю язык, и внимательно смотрю на подругу. Вика бледнее обычного, но абсолютно невозмутима.

— Надо звонить в милицию, — говорит она.

— Зачем? — тихо шепчу я и медленно поднимаюсь. — Его в тех кустах давно нет. Он даже не побежал меня догонять…

— Все равно, — настаивает Вика, — надо сообщить. Тебе повезло, а кто-то может и не убежать. Пусть приезжает наряд и ищет.

Уравновешенная, как система вселенского порядка, Виктория всегда права. Но когда на чашу мирового хаоса ложится вопрос Музы: «Ты где была так долго?!» — перевес идет в сторону темных сил. Сегодня маньяку повезло. Мне даже объясняться недосуг. Я направляюсь к зеркалу ванной комнаты с единственной фразой:

— Дома мне надо быть до двенадцати. Вызови, пожалуйста, такси.

— Сначала приведем тебя в порядок, — вздыхает Виктория.

За ухом продолжает кровоточить царапина. Вика приносит из аптечки пузырек с перекисью водорода и осторожно промывает ранку. Я стараюсь не смотреть на отражение своей подруги в зеркале. Виктория хмурится, строгие глаза недовольно прищурены, но она молчит, оставляя право выбора за мной.

— Вика, я завтра зайду в ваше отделение и оставлю заявление с подробным описанием напавшего гада, — даю я обещание, и сама в него не верю. Завтра, по планам Музы, мы моем окна.

— Сима, ложь, как раковая опухоль, — шепчет приятельница, — разрастается незаметно. И лечиться от нее надо вовремя.

— Тебе легко говорить, — морщусь я. — У тебя Тошик святой. А у меня свекровь Шехерезада.

— Басни твоей Музы — невинное развлечение, — кивает Виктория. — Но ты — взрослая женщина и ты сама виновата, что стала персонажем басни. Нельзя всю жизнь выкручиваться… выдумывать…

Под бормотание подруги я оглядываюсь на пыльный кейс, ищу глазами сумочку и… начинаю вопить:

— Вика! Сумка! Там Музина челюсть!

Басни баснями, но соловей ими сыт не будет. Беззубая Муза проглотит меня, не разжевывая.

Мы моментально забываем о проблемах нравственности и начинаем последовательно обшаривать прихожую, гостиную, ванную.

— Ты ко мне с сумкой прибежала? — спрашивает подруга.

— Не помнюу-у-у! — вою я и кенгуриными скачками ношусь по скромной профессорской квартире.

Вика на всякий случай ворошит бумаги на ковре, я поднимаю диванные подушки… Сумки нет.

— Я погибла, — причитаю я и, забыв о маньяке, рвусь на улицу.

— Подожди! — кричит Виктория. Она хватает газовый баллончик, кухонный нож, приносит из комнаты сына два сувенирных фонарика, и мы несемся на улицу.