Онлайн книга «Глазами Лолиты»
|
Дома он запер дверь на все замки, усадил меня к себе на колени, взял мое лицо в ладони и тихо сказал: «Запомни, если такое хоть раз повторится, я тебя убью». Самое ужасное, что на этот раз я ему поверила. 3 Сегодня у меня день рождения — мне исполнилось тринадцать. Ужас, какая я стала взрослая! Я очень изменилась за эти московские месяцы — столько спектаклей пересмотрела, столько шмоток накупила, столько акробатических номеров исполнила в койке с Юджином! Мне теперь смешно вспомнить, как я в первый день притаилась в прихожей, чтобы разбить полдюжины яиц об его смазливую морду — какая я была тогда наивная дурочка! Но почему-то именно сегодня я опять почувствовала себя маленькой и начала думать о маме, я хотела сказать — об Инес, и не смогла: это сердитое имя застряло где-то по дороге. Я не думала о ней с того дня, как решила отомстить ей за все обиды и несправедливости — список получился такой длинный, что не смог полностью поместиться в моей детской голове. А сегодня я обнаружила, что список этот вообще стерся и осталась только жалость — моя к ней. Я перестала на нее сердиться и стала ее жалеть. Все эти месяцы я о ней не думала — это называется вытеснение, так нас учили недавно на уроке психологии. Я начисто вытеснила ее из своего сознания, как бы отгородившись от нее непроходимой стеной забвения. А со вчерашней ночи мысли о ней навалились и напирают, не давая мне спать. Я вдруг представила, какой ужас ее охватил, когда она узнала, что я сбежала с Юджином. Она наверняка не поверила сказкам про опасность и про мафию, даже если это правда, — ведь она всегда боялась именно того, что случилось. Я вспомнила, как она перестала есть и вставать с постели, когда Юджин исчез с нашего горизонта всего на десять дней. А что же случилось с ней сейчас, когда он исчез навсегда, прихватив с собой меня? Мне даже стало казаться, что она умерла, это было бы вполне в ее духе — умереть от горя. Ведь она всегда была истинной героиней греческой трагедии — мы как раз недавно проходили греческие трагедии на уроке литературы, они все про нее. Недаром она играет на арфе! И потому, как только мы с Юджином остались одни в нашей отрезанной от всего мира бестелефонной квартире, я спросила его о маме. Он только-только разогнался ко мне с поздравлениями и подарками, как я прихватила его на лету грубо поставленным вопросом, знает ли он что-нибудь о ней. От этого вопроса он остановился, как вкопанный, сжимая в одной руке огромную красную розу на длинном стебле, а в другой — маленькую коробочку, обтянутую алым бархатом: «С чего ты вдруг о ней вспомнила?». Ответ у меня был заготовлен заранее: «Я вспомнила, что тринадцать лет назад она меня родила!». «И что же ты хочешь знать?». «Я хочу знать, как она пережила наше бегство». «А почему ты думаешь, что я это знаю? Тебе отлично известно, что я с тех пор там не был». «Но ты не рассказал мне, как тебе удалось заморочить ей голову в Швеции». При этих словах он уставился на меня, как на музейный экспонат, — по-моему, до него тоже дошло, что я становлюсь взрослой, и он стал осторожно щупать почву под ногами. «Я отправил их с Габи на двухнедельные гастроли по Швеции и Норвегии. Программа у них была напряженная, расстояния там огромные, так что хоть мой телефон и не отвечал, к вечеру у них не оставалось сил меня разыскивать. Когда они вернулись в Упсалу, их там ожидало письмо, в котором я красочно описал свою историю с мафией, опустив такую мелкую деталь, как поездка в Израиль за тобой. Поэтому о твоем исчезновении мама узнала, только возвратясь в Тель-Авив». «И что с ней было?». «Я об этом знаю столько же, сколько и ты. Но могу себе представить». Я тоже могла себе представить, как она по приезде нашла в телефонной трубке десяток отчаянных призывов из интерната, потом, вывернув наизнанку содержимое ящиков и шкафов, обнаружила сперва пропажу наших с Юджином вещей, а потом пропажу моего паспорта. И сразу все поняла — ведь с самого начала ее преследовал призрак моего романа с Юджином. Поэтому она и сплавила меня с глаз долой — надеялась, что обойдется. «И что она тогда сделала?» «Я думаю, обратилась в полицию». «Почему же полиция до сих пор нас не нашла?». «Потому же, что и мафия, — мы очень ловко замели следы. Ты помнишь, сколько поездов и автобусов мы сменили по дороге?». «Но ведь можно найти через компьютер, по фамилии, например…». «Найти можно, если очень старательно искать, а какой полиции это нужно — русской, немецкой или польской? А кроме того, мой русский паспорт выписан на фамилию отца, а американский — на фамилию матери». В этом месте сердце у меня упало до колен — я поняла, что никто никогда нас не найдет. И я попробовала от этого страха защититься: «Слушай, а что будет, если они нас все-таки найдут?». «Я же тебе сказал, — это маловероятно!». «Но все же не совсем невероятно? Представь себе, они звонят в дверь и кричат — откройте, полиция!». Юджину моя идея совсем не понравилась: «Глупости! В России полиции нет, здесь милиция». «Какая разница, пусть милиция! Главное, что звонят в дверь и кричат — откройте! Что мы будем делать?». У него на щеках вздулись желваки — я уже знаю, что это желваки, а не жевалки: «Я живым не дамся!». И я опять ему поверила. Осталось только спросить: «А я? Что будет со мной?» Юджин тут же заметил, что я испугалась, и быстро перевел разговор на другие рельсы: «Слушай, Светка, с чего мы именно сегодня завели этот похоронный марш? Когда у нас с тобой такой праздник!». «Я не хочу никакого праздника! Я хочу к маме!», — пролепетала я и сама почувствовала, как глупо это звучит. Юджин, конечно, немедленно за эту глупость зацепился: «А мама там ждет тебя, не дождется! Уж на этот раз, после всего, что случилось, тебе не избежать интерната для малолетних преступниц — будь спокойна, твоя мама об этом позаботится!». И хоть я понимала, что он прав, я постаралась отбиться: «А я скажу, что я жертва, что ты меня похитил!». «Да кто тебе поверит? Разве ты не поехала со мной добровольно? Или я увез тебя в чемодане, связанную по рукам и ногам?». Тут я попыталась заплакать, но, видно, возраст был уже не тот, — мне не удалось выдавить из себя ни слезинки. От Юджина мне эту неудачную попытку скрыть не удалось: «И правильно, нет никакой причины плакать — иди переоденься и поедем в оперу, я купил билеты на их лучший спектакль. Надень вот это, — и он открыл атласную коробочку, в которой лежало что-то сверкающее на витой золотой цепочке. — Дай я застегну цепочку, и посмотри на себя в зеркало!». |