Онлайн книга «Убийство в Озерках»
|
— Все равно надо было спросить. Я же тебя просила! — Лёля, ради Бога! — перебила ее Нина. — Не будь наивной. Неужели ты думаешь, что это могло бы нам хоть что-то дать? Этот следователь, у которого я была, — настоящий профессионал. Уверяю тебя, если бы можно было что-нибудь выудить у твоего Салтыкова, он бы это сделал. И раз он говорит, что у Салтыкова алиби, значит, так оно и есть. — Но ведь Салтыков мог сделать это не сам, а найти киллера! — Только киллера нам и не хватало, — вздохнув, пробормотала Нина. — Что? — переспросила Лёля. — Я не понимаю, ты хочешь спасти своего Юрганова или нет? Если да, то тебе придется снова пойти к следователю и все ему рассказать. — Лёля, это невозможно. — Нина решительно покачала головой. — Почему? — По многим причинам. Во-первых, к нему очень трудно попасть: он человек занятой, и его целыми днями не бывает на месте. Я потратила больше десяти дней на то, чтобы дозвониться ему. Во-вторых, дело уже передается в суд, и после нашего сегодняшнего разговора он больше не захочет со мной ни о чем говорить. — Почему? — Потому что я нагородила всякой ерунды… Извини, мне не хочется об этом рассказывать. — Да какое может иметь значение эта твоя ерунда? Если речь идет о важном деле, он просто обязан тебя принять. — Если о важном, то, конечно… — Что ты хочешь этим сказать? — Лёля, ты прости, но, мне кажется, что отрывать его от дел из-за этого несчастного билета… Лёля, казалось, только этого и ждала. — Несчастный билет, говоришь? — повторила она язвительно. — Вот, значит, в чем дело? А ты знаешь, что я ему звонила? — Кому, следователю? — испугалась Нина. — Да не следователю, а Салтыкову. — И что же? — А то, что я была абсолютно права. — Он сознался? — усмехнулась Нина. — Напрасно ты иронизируешь. Сперва выслушай, а потом… И Лёля рассказала, что произошло. * * * Она позвонила Салтыкову вечером, через несколько дней после разговора с Ниной, спросить, как дела. Они поговорили о выставке, о хвалебной статье, опубликованной в одной из газет, потом Салтыков пожаловался на свой радикулит, потом поговорили о погоде, о ценах, даже о политике, и под конец Лёля невзначай спросила: — Слушай, Павел, ты уже сдал билеты? — Какие билеты? — удивился Салтыков. — Люся говорила мне, что ты купил билеты в Японию: ей и себе. — A-а… Ну, конечно, сдал. А что? — Ты сдал оба билета? — Что за дурацкий вопрос! — рассердился Салтыков. — Конечно, оба. А что? — Почему дурацкий? Я думала, что сам-то ты все-таки полетишь? — Нет, не полечу. — Почему, если не секрет? Салтыков помолчал. — Слушай, Лёля, это не секрет, конечно, но ты вынуждаешь меня говорить о том, о чем мне говорить не совсем приятно, — Салтыков вздохнул, — ты же знаешь, что мы собирались лететь вместе, а теперь, после всего, что случилось, мне одному… как-то, понимаешь? — и он опять вздохнул. — Да, конечно, я понимаю, — сказала Лёля и тоже вздохнула, — ты меня извини, пожалуйста… — А что? Почему ты спрашиваешь? — поинтересовался Салтыков. — Да нет, просто так. Вернее, моя подруга собирается лететь в Японию… — Ну и что? — Да ничего. Просто я подумала, что если ты еще не сдал билеты, она могла бы полететь вместе с тобой по Люсиному. — То есть? — Ну, чтобы ей не идти покупать в кассу… И тебе тоже выгодно: ведь когда сдаешь билет, наверное, теряешь какую-то сумму? — Что ты несешь? — рявкнул Салтыков. — Как это — вместе со мной и по Люсиному билету? Ты что, не знаешь, что билеты продают по паспортам? — Ох, Господи, я забыла! Извини, пожалуйста. Вчера она звонила поздно вечером и совсем заморочила мне голову. — То есть? — Что ты все время — «то есть, то есть», — передразнила Лёля, — я же говорю: подруга собирается в Японию. Я сказала ей про тебя, сказала, что у тебя два билета, и что… ну, словом, про Люсю. А она говорит, давай, мол, мы вместе полетим. Вот я и обещала тебе позвонить, а про паспорт забыла. Да, Павел, еще хотела спросить: ты эти билеты купил на Смоленской? — Нет. — А где? — Извини, Лёля, больше я не могу говорить: мне надо идти, я опаздываю, у меня встреча. Созвонимся как-нибудь потом, хорошо? И Салтыков повесил трубку. * * * И теперь, говоря с Ниной, Лёля возмущалась, что та никак не хочет ее понять. — Неужели ты не видишь, что я права? — Представь себе, не вижу. Какой, собственно, криминал ты находишь в его словах? — То есть как? — взорвалась Лёля. — Он подтвердил, что сдал оба билета, и теперь ему деваться уже некуда: он не сможет отказаться от своих слов, понимаешь? — Нет, прости, не понимаю. — Неужели мне все начинать сначала? Я же сто раз объясняла тебе, что он соврал своей жене, сказав, что купил два билета, и соврал потому, что знал, понимаешь, прекрасно знал, заранее знал, что она никуда не полетит. — Почему ты думаешь, что он соврал? Может быть, у него действительно было два билета? — Тогда почему он тебе сказал про один? — Мало ли почему! Например, не хотел упоминать свою жену, даже косвенно. Или просто не придал этому значения. — Да нет же: он просто сказал правду, понимаешь? Самым естественным образом сказал правду, потому что перед тобой ему незачем было хитрить и изворачиваться. При тебе ему не нужно было быть бдительным. Что было, то и сказал. Он просто прокололся, элементарно прокололся. И на наше счастье даже не понял этого. Неужели неясно? — Лёля, ты ошибаешься! Можно представить себе тысячу причин, по которым он сказал мне про один билет… — Да не было у него никаких причин, когда он говорил с тобой, человеком совершенно посторонним, который ничего не знает и не может знать про его дела. — Именно поэтому ему и было совершенно все равно, что сказать. — Вот тут ты ошибаешься. — Почему? — Почему? — переспросила Лёля. — Вот смотри: ты купила два билета. Или две шариковые ручки. Или два арбуза, неважно. А потом продала, или потеряла, или съела. Как ты скажешь? Как ты скажешь в самом обычном случае, когда тебе не надо врать, притворяться и так далее? Съела арбуз? Продала ручку? Потеряла билет? Никогда в жизни! Ты скажешь: продала ручки, съела арбузы, потеряла билеты и т. д. Потому что это — естественно. Согласна? |