
Онлайн книга «Не все мы умрем»
— И что ты ответила? — Что вы моя «крыша». — Правильно! Ты забрала у него договор? Евгения полезла в карман и вынула какую-то бумажку. Барсуков побледнел: — Это не то! — Да, это не то. — Она порылась еще и достала наконец договор. Шеф вырвал его из рук. — А где наш экземпляр? — спохватился он, озираясь. Евгения достала договор из папочки: — Вот наш экземпляр, Сергей Павлович. Барсуков переводил глаза с одной бумаги на другую и никак не мог поверить своему счастью. Поднял листки на свет. И водяные знаки на месте. Неужели все кончилось — и он живой! Когда Евгения скрылась, Герман еще раз открыл дипломат, хмыкнул, посмотрел по сторонам и как ни в чем не бывало пошел к памятнику Гоголю, за которым маячила его наружка. Чудно! Соколов вертел в руках письмо, адресованное ему Мокрухтиным Федором Степановичем. Обратный адрес еще чуднее: Москва, 109029, Большой Калитниковский проезд, дом 11, участок 12, линия 24, место 8. Что это за адрес? Какой-то бред! Он разорвал письмо. На стол выпали две компьютерные распечатки. На первой с могильного памятника на него смотрел сам Олег Юрьевич Соколов с овальной фарфоровой фотографии. Соколов похолодел. Кто-то проник в его тайну. На второй распечатке — прокурор Болотова, которой Мокрухтин передает взятку. Изображение Болотовой было перечеркнуто крестом. И подпись: «До понедельника». Только две распечатки. И все. Вот такой пасьянс. Он посмотрел на штемпель. Почта Г-48. Район метро «Спортивная». Недалеко от дома Мокрухтина. Послано вчера. Потом еще раз — на адрес. А! — здесь есть телефон: 270-50-09. И приписка: звонить круглосуточно. Он набрал указанный номер. Что это за контора? — Калитниковское кладбище! — ответил женский голос. Соколов слегка растерялся. — Говорите! Я слушаю вас! — раздраженно повторила женщина. — Вас беспокоит капитан Завадский из седьмого отделения милиции. Вы можете мне сообщить, кто похоронен на участке 12, линия 24, место 8? — Подождите, товарищ капитан. Я посмотрю по компьютеру. Какая, вы сказали, могила? Восемь? Там еще никто не похоронен. Простите. В седьмой похоронена Мокрухтина Анна Ивановна, а восьмая принадлежит ее сыну — Мокрухтину Федору Степановичу. Но он еще жив. — Как жив? Ах да, ну да, он жив. Спасибо. — И Соколов повесил трубку. Для них жив, если не похоронен. Он разглядывал то фотографии, то, щурясь, смотрел в окно на Триумфальную арку, то переводил взгляд на Бородинскую панораму, то снова на фотографии. «Что означает этот привет с Калитниковского кладбища? Что Мокрухтин проник в мою тайну. Шел по кладбищу и увидел могилу с моим портретом. Сфотографировал. Для чего? Чтобы шантажировать. И человек, который мне послал эту фотографию, изъял архив Мокрухтина, чтобы тоже меня шантажировать. Значит, он меня знает. Но при чем здесь вторая фотография? Что Мокрухтин давал взятки? Я в этом не сомневаюсь. И какое это имеет значение, если он мертв? Может, меня хотят поставить в известность, что Болотова берет взятки? Я это и так знаю. А что означает приписка «до понедельника»? Вывести на чистую воду Болотову до понедельника? Тот, кто обладает такими фотографиями, может вывести на чистую воду ее сам. Достаточно послать эту распечатку в вышестоящую прокуратуру. Но он этого не делает. Значит, ему не это надо. Значит, ему надо то, что сам он сделать не может, как и стоящая над Болотовой прокуратура. Прокуратура может многое. Чего не может прокуратура — это поставить на ней крест. До понедельника. Поэтому и посылают фотографию этой дамочки мне. Кто-то задумал расправиться с ней моими руками. И этот кто-то знает, что я могу это сделать. А чтобы я не отказался, прислали компромат и на меня. Придется заказ выполнить. А потом я найду и заказчика». Так думал Соколов: медленно, но основательно. И придя наконец к решению, он позвонил: — Приезжайте. Пока двое из синего «Форда» ехали к нему, он открыл справочник для специального пользования и отыскал домашний адрес Болотовой. Ножницами отрезал изображение Мокрухтина, который протягивает прокурорше пачку долларов, и на снимке осталась одна мадам Болотова. Но под ней была маленькая подпись: «До понедельника». Соколов отрезал и ее. А когда двое из «Форда» вошли, он передал им отредактированное изображение жертвы, перечеркнутое крестом. На даче царило уныние. Сын не разговаривал с матерью, бабушка обиделась на внучку, а внучка залезла от всех в бочку, лежащую у забора. Сашка затащила туда надувной матрас, вымыла горстку камешков и играла в Диогена и в Демосфена сразу. На чердаке дачи она отыскала сборник речей знаменитого русского адвоката Плевако и с камешками во рту пробовала читать их в бочке. За этим занятием и застала ее Евгения. Мачеха наклонилась и заглянула в бочку: — Сашка, что происходит? — О-ы э-э-у-а-ысь! — гулко раздалось в бочке. — Ничего не понимаю, — опустилась на траву Евгения. Из бочки показалась Сашкина голова, она сплюнула камешки в ладонь, прокашлялась и повторила: — Они переругались. Ну их в баню! — и спрятала камешки в карман шорт. Действительно, на даче был полный раздрай. Михаил в маленькой кухоньке готовил борщ, а бабушка в дальнем конце дачного участка с остервенением белила яблони. Евгения положила на стул сумки с продуктами. Сашка, как только увидела батон своей любимой докторской колбасы, взвизгнула и выхватила его из пакета. Михаил поднял грустные глаза на жену. Он был небрит и неряшлив. — Приехала? Ну и слава богу. — Что у вас здесь происходит? — Ничего не происходит. — Почему мать белит яблони? — Странный вопрос. Должен же их кто-то белить. За всю их совместную жизнь Евгения достаточно хорошо изучила мужа. Если он начинал психовать, первым делом он переставал со всеми разговаривать. С матерью общался только при помощи записочек. Например: «Где ужин?» — напишет и идет мимо матери в спальню. Мать отрывается от телевизора, провожает его глазами, вскакивает и бежит на кухню. Находит там записку и царапает ответ, благо что карандаш лежит тут же, сын оставил: «В кастрюле грибной суп, в духовке картошка с мясом». И приписка: «Компота нет. На третье чай». И бежит опять в гостиную к телевизору. Смотрит очередной сериал. Сын идет обратно, находит записку, ужинает и пишет: «Спасибо». Возвращается с работы Евгения, читает записки, идет в гостиную и оживленно спрашивает: |