Онлайн книга «Красное бикини и черные чулки»
— А-а! — завопила я в отчаянии, нащупала в темноте что-то, смутно напоминающее человеческий нос, и что было сил за него дернула! Нападавший заметно ослабил хватку и заорал еще громче, чем я, дурным, но очень знакомым голосом: — Ты что, ошалела? Чуть нос не оторвала! — Пронин, ты, что ли? — Ну я, — донеслось до меня недовольное мычание. — В следующий раз — оторву, — пообещала я. — И необязательно нос. За что схвачусь, то и оторву. — Ну, расхорохорилась, — пробурчал Пронин, — уж и пошутить нельзя. Теперь нос небось распухнет, — пожаловался он. — А ты чего ищешь-то? — Да ключ уронила… — Этот, что ли? — протянул он мне ладонь, а я, присмотревшись, разглядела не только ключ, но и самого Пронина с пылающим во мраке, как факел, носом. — Этот, этот… — Я от греха подальше спешно сунула ключ в карман. — А ты чего пришел? За бадминтоном? — Это мне опять пришли на память лыжные палки, которые срочно понадобились Пронину прошлым летом. — Очень смешно! — Пронин осторожно дотронулся пальцем до кончика собственного носа, точно желая убедиться, что он не отвалился. — У меня к тебе серьезный разговор. — А вот этого не надо, — я решительно пресекла пронинскую попытку возобновить наши изжившие себя отношения, — мы уже все обсудили. — И рванула от него вверх по лестнице. — Да я не про то… — запыхтел за моей спиной Пронин. — Очень ты мне нужна… Тут ко мне тип один наведывался, из прокуратуры. Сильно интересовался твоей персоной… — Кошмаров? — От неожиданности я так резко развернулась, что мы с Прониным сшиблись лбами. Аж искры из глаз посыпались. — Ну вот, еще и шишка будет! — заохал Пронин. — Да я от тебя сегодня на костылях уйду! — Ты мне лучше скажи, что за тип у тебя был? Кошмаров, да? — Это че, фамилия такая? — удивился Пронин. — Серьезно? Ну тогда ко мне другой приходил, потому что Кошмарова бы я запомнил. А этот молодой такой, долговязый, в очочках. Удостоверение показывал… То ли Петров, то ли Сидоров… Ну, неважно, короче… Важно, что он про тебя расспрашивал… — Подожди, не здесь. — Я сунула ключ в замочную скважину. — Так вот. — Пронин снял в прихожей куртку и любовно-заботливо пригладил свои роскошные, до плеч, кудри перед зеркалом. — Этот Петров-Сидоров собрал на тебя, Мари, от-такущее досье. Про всех твоих возлюбленных и воздыхателей. И знаешь, между прочим, спрашивал, почему мы с тобой расстались. Дескать, такая красивая пара была… — Врешь… — не поверила я. — Только слегка преувеличиваю. — Пронин по-свойски расположился на диване, вытянул ноги и сложил на тощем животе руки. — И когда это было? — Я пошла на кухню ставить чайник. — А вчера, — крикнул мне вслед Пронин. — Заявился с утра пораньше, важность такую на себя напустил, ну прямо следствие ведут Знатоки… Вчера утром… Значит, это было еще до того, как история с фотографией окончательно прояснилась… — Эй, ты что там бормочешь? — В дверях кухни нарисовался Пронин. Не иначе колбасу унюхал. — Есть хочешь? — спросила я. — Угу, — скромно хмыкнул Пронин. Я достала из холодильника колбасу и сыр, нарезала хлеб, заварила чай. И все это механически, как автомат, вся погруженная в безрадостные раздумья. Копает, копает под меня Кошмаров, ну вот провалиться мне на этом месте, копает! — А знаешь, какие я из всего этого выводы сделал? — Пронин уже активно работал челюстями. — Какая-то сволочь на тебя настучала! Н-ну, все так преподнесла… Уж больно этот очкастый на твой моральный облик нажимал. — А ты что? — Я как заведенная продолжала готовить бутерброды. — А я говорю: нормальный у нее облик. Вполне современный. Называется «женщина в поиске». А он мне: и что же она ищет? Как что, отвечаю, себя, разумеется. Неужели не понятно? — Так и сказал? — Я так увлеклась, что чуть палец себе ножом не оттяпала. — Конечно, прямо так и сказал, — не моргнул глазом Пронин. — А этот из прокуратуры опять и так, знаешь, с подковыркой: а что, дескать, она себя потеряла? Что бы понимал, валенок! — Ну спасибо тебе, Пронин. — Я вздохнула и подвинула к нему поближе тарелку с бутербродами. — Да за что спасибо-то? — проурчал он, давясь колбасой. — Это мой гражданский долг! — Прожевал и напустил на себя озабоченности. — А вообще, Мари, мне очень даже не понравилось, что этот Петров-Сидоров в такую степь клонил… А, вот еще что, он все на ту историю сворачивал… Ну, когда вы с Пахомихой подрались, что ли… Про Дроздовского осведомлялся… Слушай, чего это они на тебя так взъелись? — Да-а, Пронин, порадовал ты меня, — отхлебнула я остывшего чаю. — Передачки-то хоть будешь носить? — Так далеко зашло? — Пронин замер с непрожеванным куском во рту. — Ага, — кивнула я и включила телевизор. Решила посмотреть, что там кажут. Что-нибудь из суровой бразильской жизни, например. Чтобы хоть немного отвлечься. А в ящике с ходу возник Мажор! На фоне губернского «Белого дома». И сразу начал вещать. Причем с центрального канала, как выражается Жанка. — …Криминализация в области принимает невиданные масштабы. — Полы моднющего Мажорова пальто развевались на студеном ветру, как праздничные стяги, сам Мажор заметно зарделся на морозце. — Что еще раз продемонстрировали последние события. А теперь в хронологическом порядке. Все началось двадцать первого января с ток-шоу «Разговор с тенью» городской телекомпании «Импульс», небольшой, но очень красноречивый отрывок которого вы сейчас увидите… Поперхнувшись чаем, я заходилась в истерическом кашле, в то время как «по центральному каналу» «казали» мою обалделую физиономию и смутный силуэт Порфирия за полупрозрачной ширмой. Известный текст о красных гипюровых трусиках и прилагающемся к ним лифчике, ажурных черных чулках, белых лилиях и страстной любви в ореховом гробу с золотыми ручками тоже лился с голубого экрана без каких-либо сокращений и купюр. А уже в следующем кадре вновь появился Мажор, многозначительно раздувающий свои пухлые, как у хомяка, щеки: — …В ту же ночь в своей квартире при весьма странных обстоятельствах убита ведущая журналистка той же телекомпании Ольга Пахомова, известная своей принципиальностью и бескомпромиссностью. Как водится, телезрителям тут же показали Пахомихин портрет, тот же самый, с ядовитой ухмылкой профуры, что и на могилке. После чего камера уже окончательно и бесповоротно сконцентрировалась на Мажоре, который еще минут пять вешал лапшу на уши доверчивым обывателям. Говорил он пространно и цветисто, но смысла в его речах было с гулькин нос. В такой-то губернии, дорогие телезрители, сплошной криминал, милиция бездействует, а я, такой молодой и красивый, один против мафии. Малоконкретно, но остросоциально. |