Онлайн книга «Куда ты пропала, Бернадетт?»
|
Если вам непонятно, насколько ужасно это раздражает, попробуйте подпевать Sun King. Под конец вы бормочете по-испански, уже готовясь насладиться Mean Mr. Mustard. Чем прекрасна концовка Sun King? Тем, что, с одной стороны, вы будто плывете по течению, а с другой – уже предвкушаете барабаны Ринго, которыми взрывается Mean Mr. Mustard. Но если ты забыл убрать галочку в iTunes, то звуки Sun King замолкают, и наступают… ДВЕ СЕКУНДЫ СУРОВОЙ ЦИФРОВОЙ ТИШИНЫ. А после Polythene Pam, только стихнет look out – бац! – ДЫРКА перед She Came in Through the Bathroom Window. Это пытка, серьезно. Мы с мамой выли в голос. Наконец, диск закончился. – Би, я тебя люблю, – сказала мама. – Я стараюсь. Иногда получается. Иногда нет. Очередь на паром вообще не двигалась. – Может, домой вернемся? – предложила я. Конечно, это был облом, потому что в Сиэтле Кеннеди не захочет у нас ночевать. Она боится нашего дома. Однажды она поклялась, что видела, как под ковром что-то шевелится. И как заорет: «Там что-то живое, там живое!» Я ей объяснила, что это просто ежевика растет сквозь пол. Но она была уверена, что там прячется призрак одной из стрейтгейтских учениц. Мы с мамой взобрались на Холм королевы Анны. Она как-то сказала, что сплетение электропроводов над головой похоже на лестницу Иакова. Каждый раз, когда мы там проезжаем, я представляю себе, как запускаю растопыренные пальцы в эту паутину и играю в «колыбель для кошки». Мы свернули на нашу дорожку и уже наполовину въехали в ворота, как увидели Одри Гриффин. Она двигалась в нашем направлении. – Боже, – охнула мама. – У меня дежавю. Что еще ей надо? – Поаккуратней там с ее ногами. Это я так пошутила. – Только не это! – сдавленно простонала мама и закрыла лицо руками. – Что? – не поняла я. – Что это? Одри Гриффин была без куртки и босая. Штаны до колена покрыты грязью. Грязь налипла и на волосы. Мама открыла дверцу, но мотор не заглушила. Не успела я вылезти, как Одри принялась истошно орать: – Ваш склон только что сполз ко мне в дом! У нас такой огромный двор, что газон заканчивается далеко внизу. Я не сразу поняла, о чем она. – Во время приема в честь будущих родителей «Галер-стрит»! – Я понятия не имела… – Мамин голос дрожал. – Не сомневаюсь, – сказала Одри. – Вы же абсолютно не участвуете в школьной жизни. Там были оба первых класса! – Никто не пострадал? – спросила мама. – Слава богу, нет! – Одри улыбнулась улыбкой безумицы. Мы с мамой обожаем таких людей и называем их «злобносчастливыми». Бенефис Одри стал лучшим образцом этого явления за всю историю наблюдений. – Ну вот и хорошо. – Мама тяжело вздохнула. Было заметно, что она в первую очередь пытается убедить в этом себя. – Хорошо?! – взвизгнула Одри. – Мой двор на шесть футов затоплен грязью! Выбиты окна! Погибли цветы, погибли деревья! А мой паркет?! А стиральная машина и сушка?! Их с мясом выворотило из стены! Одри говорила все быстрее и уже начинала задыхаться. С каждым словом она все больше заводилась, и стрелка на счетчике счастливой злобы уверенно ползла вверх. – Мангал разбит! Оконные шторы испорчены! Теплица уничтожена! Рассада погибла. Яблони, над которыми я билась двадцать пять лет, вырваны с корнем! Японские клены стерты с лица земли. Фамильные сортовые розы завалены мусором! Очаг, который я лично выкладывала плиткой, разбит! Мама сжала губы, изо всех сил сдерживая улыбку. Мне пришлось уставиться на свои ботинки, чтобы не прыснуть. Но внезапно нам стало не до смеха. – Я уже не говорю про знак! – прорычала Одри. Мама сникла. – Знак? – едва слышно выдавила она. – Какой знак? – вмешалась я. – Кем надо быть, чтобы повесить такой знак?! – Я сниму его сегодня же, – сказала мама. – Какой знак? – повторила я. – Об этом ваша грязь уже позаботилась, – огрызнулась Одри. Только сейчас, когда она буквально вонзилась в нас взглядом, я обратила внимание, какие зеленые у нее глаза. – Я за все заплачу, – пообещала мама. Мама – она такая: мелкие неприятности выводят ее из себя, зато кризисные ситуации заставляют мобилизоваться. Если официант, вопреки троекратному напоминанию, так и не принес ей воды, если она забыла темные очки, а тут, как назло, выглянуло солнце – берегитесь! Но когда приходит настоящая беда, мама хранит олимпийское спокойствие. Наверно, научилась этому за те годы, что безвылазно провела со мной в больнице. Я что хочу сказать: если все плохо, то мама – незаменимый член команды. Но, похоже, Одри Гриффин ее спокойствие только раззадорило. – Вас только это интересует? Деньги? – Глаза Одри метали громы и молнии. – Сидите себе в огромном доме на горе, смотрите на нас сверху вниз и знай себе чеки строчите! А вниз к нам, грешным, спуститься – что вы, это ниже вашего достоинства! – Вы, очевидно, сильно расстроены, – сказала мама. – Вспомните, пожалуйста, что все работы на склоне проводились по вашему настоянию. Я наняла вашего работника, и он все сделал к назначенному вами сроку. – А вы, выходит, совсем ни при чем? – закудахтала Одри. – Хорошо устроились! Ну а знак? Знак тоже я заставила вас повесить? – Какой знак? – Мне не нравилось, что они все время говорят про какой-то знак. Мама повернулась ко мне. – Би, я сделала глупость. Потом расскажу. – Бедное дитя! – прошипела Одри. – После всего, что ей пришлось пережить… – Что-о-о?! – вскинулась я. – Я приношу вам свои извинения за знак, – с нажимом сказала мама. – Я сделала это сгоряча в тот день, когда застала вас и вашего садовника у себя на лужайке. – Так, по-вашему, это я во всем виновата? Восхитительно! Похоже, стрелка ее прибора миновала красную черту и поползла дальше, в область неизведанного, куда еще не рисковала заглядывать ни одна злобносчастливая душа. Мне стало страшно. – Я не снимаю с себя вины, – ответила мама. – Просто хочу отметить, что сегодняшние события произошли не сами по себе. – Так вы что же, считаете, что пригласить работника с целью оценки работ по благоустройству, предписанных городским кодексом, – это то же самое, что вывесить щит, напугать до полусмерти малышей из двух классов, поставить под угрозу набор в «Галер-стрит» и разрушить мой дом? – Знак появился не просто так. И вам это известно. – Ваааауууу, – взвыла Одри, растягивая звуки так, словно пустила их вверх-вниз по американским горкам. Ее голос сочился такой ненавистью и безумием, что, казалось, мог пронзить вас насквозь. У меня заколотилось сердце. |