Онлайн книга «Куда ты пропала, Бернадетт?»
|
– Ниц преклонись под ангельское пенье… – В голосе звучало ликование. Вступили еще голоса: – Святая ночь, божественная ночь… На сцене, за младенцем Иисусом, возник хор. Человек пятьдесят, все черные, в сверкающих одеждах. Я даже не заметила, как они вышли. Теплый комок внутри стал расти, у меня перехватило дыхание. – Святая ночь, божественная ночь! Все это было так странно и нелепо, что я на секунду растерялась. Когда пение смолкло, я, можно сказать, испытала облегчение. Но музыка продолжалась. Надо было приготовиться к новой волне. Над сценой теперь висел цифровой экран со словами. Он словно возник сам собой, как и хор. По экрану бежали слова из красных точек: ИБО ХРИСТОС ЗАВЕТ НЕСЕТ НАМ НОВЫЙ, ЗАВЕТ ЛЮБВИ, МИЛОСЕРДИЯ ВЕСТЬ… Зал тихо загудел. Это зрители вставали и принимались подпевать. ОН СОКРУШАЕТ ЦЕПИ И ОКОВЫ, — ВЧЕРАШНИЙ РАБ, СТАЛ СВОБОДЕН ТЫ ДНЕСЬ! Стоящие люди закрывали мне экран. Я тоже встала. ВСЕХ ИСКУПИЛ ОН ЖЕРТВОЙ ПРИНЕСЕННОЙ И СМЕРТЬЮ СМЕРТЬ СУМЕЛ ОН ПРЕВОЗМОЧЬ. Весь зал поднял руки и раскачивал ими из стороны в сторону. Кеннеди надела «бодунную» бандану. – Что происходит? – спросила она, скосив глаза. Я пихнула ее в бок. И тут черная солистка, которая до этого пела не очень громко, скорее подпевала хору, внезапно вышла вперед. – Христ-о-о-о-ос – Господь! – взревела она, и на табло вспыхнуло: ОН – НАШ ГОСПОДЬ! Все были так счастливы, так беззастенчиво религиозны – я вдруг поняла, что эти люди, которых мама называет «богомольными», на самом-то деле угнетены и только здесь, среди своих, чувствуют себя в безопасности и могут открыться. Дамы c торжественными прическами и в рождественских блузках выглядели очень славно и не стеснялись своего пения – их голоса вливались в общий хор. Кто-то запрокинул голову и даже закрыл глаза. Я подняла руки, чтобы понять, что все они чувствуют. Голова запрокинулась, и глаза закрылись. ЛИКУЕТ МИР СПАСЕННЫЙ! Я была младенцем Иисусом. Мама и папа – Марией и Иосифом. Копна соломы была моей больничной койкой. Вокруг стояли хирурги, врачи и сестры – когда я родилась и была вся синяя, они помогли мне выжить. Если бы не они, меня бы сейчас не было. Я ни с кем из них не знакома, не смогла бы узнать их в толпе, но они всю жизнь учились и работали, чтобы потом спасти мне жизнь. Это благодаря им я оказалась сейчас внутри огромной людской и музыкальной волны. СВЯТАЯ НОЧЬ, БОЖЕСТВЕННАЯ НОЧЬ! [22] Кто-то меня стукнул. – На, – Кеннеди протянула бандану, чтобы я вытерла слезы со щек. – Кончай грузить меня своим Иисусом. Я не стала отвечать и снова запрокинула голову. Может, это и есть религия: когда бросаешься со скалы, надеясь, что тебя подхватит кто-то большой и заботливый. Даже не знаю, возможно ли такое – вдруг ощутить сразу все, да так сильно, что кажется, будто тебя сейчас разорвет. Я так люблю папу. Мне стало стыдно, что я вредничала в машине. Он просто пытался со мной поговорить, а я огрызалась, сама не знаю почему. Конечно, я вижу, что его не бывает дома. Я это годами вижу. Мне захотелось побежать домой и обнять папу, и попросить его не бросать нас надолго и не отсылать меня в «Чот», потому что я так сильно люблю его и маму, и наш дом, и Пломбира, и Кеннеди, и мистера Леви, что просто не могу уехать. Меня переполняла любовь ко всему на свете. Но в то же время я чувствовала себя как никогда одинокой и брошенной. Чувствовала, что никого у меня нет, но в то же время кто-то очень сильно меня любит. На следующее утро нас разбудила мама Кеннеди. – Эй, – сказала она. – В школу опоздаете. Кинула нам несколько батончиков мюсли и пошла досыпать. Было уже восемь пятнадцать. А Праздник мира начинался в восемь сорок пять. Я пулей оделась и побежала вниз по склону и по эстакаде, не останавливаясь. Кеннеди всегда опаздывает, а ее маме вообще все равно, так что она осталась есть хлопья и смотреть телик. Я вбежала прямо в аппаратную, где мистер Кангана проводил с первоклашками генеральную репетицию. – Я тут, – закричала я, размахивая сякухати. – Простите. Малыши были такие миленькие в японских кимоно. Они все полезли на меня, как обезьянки. За стеной мисс Гудиер объявила наш номер, и мы вышли. В спортзале было полно родителей с видеокамерами. – А теперь, – сказала директор, – выступят первоклассники. Им аккомпанирует Би Брэнч из восьмого класса. Первоклашки выстроились. Мистер Кангана подал мне знак, и я сыграла первые ноты. Дети запели. Зусан, Зусан, О-ха-на га на-га-ай но не Со-йо ка-а-сан мо На-га-ай но йо У них здорово получалось петь хором. Кроме Хлои, у которой в то утро выпал первый зуб: она стояла столбом и засовывала язык в дырку, где он раньше рос. Мы взяли паузу, после которой надо было спеть песню по-английски и станцевать. Первоклашки запели и зашагали как слоны, сцепив руки и качая ими, словно хоботами. – У тебя, слоненок, Длинный-длинный нос! – Да, сэр, и у мамы, И у моей мамы Тоже длинный нос! И тут у меня возникло какое-то странное чувство. А потом я увидела маму – она стояла в дверях, на ней, как всегда, были огромные темные очки. – А кого слоненок Любит больше всех? – Мамочку люблю я, Вот кого люблю я Больше-больше всех! Я засмеялась, потому что знала – если мама увидит, что я пустила слезу, она на смех меня поднимет. Потом я опять посмотрела туда, где стояла мама. Но ее уже не было. Это был последний раз, когда я ее видела. Пятница, 24 декабря От доктора Джанеллы Куртц Совету директоров Настоящим довожу до вашего сведения, что я покидаю пост заведующего отделением психиатрии больницы «Мадрона Хилл». Я люблю свою работу. Люблю свой коллектив. Однако как психиатр Бернадетт Фокс, я вынуждена в свете трагических и загадочных событий, сопровождавших ее терапевтическую интервенцию, принять это решение. Благодарю вас за долгие годы совместной плодотворной работы. Искренне ваша, доктор Джанелла Куртц * * * Отчет доктора Куртц о маминой интервенции ПАЦИЕНТ: Бернадетт Фокс |