Книга Ленька Охнарь, страница 90 – Виктор Авдеев

Сидя на полу у ног «моряка», Охнарь с удовольствием слушал его рассказы, острые поговорки, сам задавал вопросы. Живой чистый блеск серых глаз огольца, дерзкий смеющийся рот, кудрявая голова, уверенные движения небольшого, но ловкого, сбитого тела — все понравилось человеку в капитанке. Он весело расспросил Охнаря, долго ли тот был на «воле», сколько сидел в тюрьме, посмотрел его карикатуры в стенгазете.

Потом встал, поднял руку и громко объявил, что ячейка добровольного общества украинского Красного Креста и «Друг детей» при железнодорожном узле, председателем которой он является, желает взять из колонии одного подростка на воспитание: подростка определят на квартиру с полным пансионом и отдадут учиться.

— Пойдешь ко мне жить? — неожиданно спросил он Охнаря и улыбнулся одними складками рта.

— Да что мне, в колонии плохо? — засмеялся Ленька.

— Вот тебя к рисованию тянет, А у нас в городской школе есть художник.

Ленька задумался.

— Это вы все будете мои отцы? спросил он наконец, бесцеремонно обведя комиссию пальцем.

— Мало тебе? усмехнулся человек в капитанке. — Могу успокоить. Нас в ячейке «Друг детей» сотни, и все будем твоей родней. Но если станешь озоровать, укорот я тебе и один сумею сделать.

— Это еще пускай руки дорастут!

Охнарь весело сплюнул, пожал плечами и оглянулся на ребят, как бы спрашивая совета. Слишком уж для него было неожиданным предложение «моряка».

— Соглашайся, — посоветовал Владек Заремба и сжал его плечо. — Заживешь по-домашнему, в девятилетку поступишь. В городе есть хорошая библиотека.

— Тут долго и раздумывать нечего, — подтвердил Тарас Михайлович. — Тебе, Леонид, просто повезло.

Веснушчатый колонист крикнул Охнарю:

— Не понравится — домой вернешься!

Раздался общий смех.

— А, плевать! — решительно тряхнул головой Охнарь и сунул руки в карманы штанов. — Где наша не пропадала? Еду!

Сборы его не затянулись: в чем был — в том и посадили в кузов фордика. Толпа колонистов у здания провожала его дружескими рукопожатиями, Колодяжный напутствовал: не зарывайся, слушайся новых опекунов, хорошо учись; девочки махали косынками.

Автомобиль тронулся.

Сосны закрыли красную крышу, вот слева вынырнул сруб водяной мельницы, светлым пятном блеснул бочаг, и опять потянулся лес. И Охнарю показалось, что так же и в его жизни блеснула светлым пятном колония с ее сытым трудовым привольем, хорошими хлопцами, девчатами, хорошим сторожем Омельяном, хорошим воспитателем, хорошими конями, индейками. О всех он сейчас думал с умилением. А что его ожидает впереди? Опять неизвестно. И зачем он уезжает? Или кот Гараська горе ему наумывал, или заяц перебежал дорогу?

За прошедший год — после того, как Ленька попросился оставить его в колонии, — он перестал думать о «воле», картах, финке, совсем втянулся в работу. Иногда озорничал, но знал твердо: обратно к ворью, в притоны ему нет дороги.

…В городок приехали засветло. Целый год Охнарь провел в сельской глуши, как бы отрезанный от большого «вольного» мира лесной чащей, всецело живя трудовыми буднями своей колонии. Теперь с интересом разглядывал старинные приплюснутые корпуса вагоноремонтных мастерских, кирпичную трубу со спиралью опалового дымка, красный железнодорожный мост через Донец, золотистый и голубой шары в окнах аптеки, редкие кирпичные дома, затерянные средь беленых мазанок, голые вишневые сады за плетнями. Центральная улица была наполовину замощена булыжником, по ней бродили телята, гуси, а возле кинематографа лоточница торговала молочными ирисками.

Вдали, в бескрайней степи, синели терриконы угольных шахт.

«Давно не видал, как людка живет, — подумал Охнарь. — Городишко-то невелик, переплюнуть можно, а железнодорожный узел подходящий».

Фордик остановился перед деревянным магазином ЕПО [21] . Охнарю тут же купили пальто-реглан из коричневого бобрика, брюки навыпуск, желтые тупоносые ботинки «бульдо», клетчатую кепку. Вечером после парной бани он оделся во все новое и свежий, словно только что отчеканенный гривенник, водворился в квартире опекуна.

Константин Петрович Мельничук, человек в капитанке, жил на окраине, в небольшом флигеле под железной проржавленной крышей. Вместе с женой-парикмахершей они занимали две комнаты со скрипящим полом, опрятно застеленным радужными половиками, и с низкими, крашенными охрой подоконниками. Во дворе, рябом от весенних луж, рос пирамидальный тополь, возвышалась голубятня, а за плетнем с кромкой осевшего снега, из садика, точно здороваясь, протянули ветки голые яблони и сливы.

— Это мне одному целую палату? — удивленно воскликнул Охнарь, когда ему показали тесную комнатку с узкой койкой и столиком. — Вот это да! Заживу, как турецкий бог.

Утром Ленька с опекуном отправился в девятилетку. До этого он учился нерегулярно: начал еще в Ростове-на-Дону при родителях, а продолжал в тех детдомах, где зимовал, причем уже с весны продавал учебники на базаре. В колонии открывать школу собирались лишь с осени: временно младшие воспитанники ходили в соседнее село Нехаевку, а все, кто имел знания выше четырех классов, в том числе и Охнарь, занимались кустарно: инструктор лекарственных растений читал лекции о корнеплодах, Колодяжный преподавал обществоведение и математику, заведующий вел русский язык и литературу, а Ганна Петровна знакомила с географией.

Сверху, в тупичке улицы, упиравшейся в железнодорожные пути, показалось длинное, приземистое здание школы под бурой от времени железной крышей. Его окружали голые каштаны, высокие тонкие тополя. Открытое крыльцо с изломанной линией перил в три звена вело на второй этаж и словно повисло в воздухе. Окна первого этажа со стороны улицы выходили на бугор и казались врытыми в землю; двор был расположен значительно ниже, и со двора школа казалась высокой.

Занятия уже начались: опекун и Охнарь опоздали. Солидная тишина в коридоре, вид учеников за полузастекленными дверями классов, преподаватель с мелом у доски напомнили Охнарю о скудости его знаний и заставили держаться более скромно, чем всегда.

Опекун один зашел в канцелярию и через некоторое время появился в сопровождении заведующей школой, несколько полной женщиной с русыми, слегка вьющимися волосами, собранными на затылке в пучок. Глаза у нее были приветливые, спокойные, но от взгляда их почему-то хотелось подтянуться и поправить костюм. Она была в темно-синем платье с глухим воротом, на груди висел золотой медальон на цепочке; от нее слегка пахло духами.

— Вот этот самый молодец?

Белой маленькой и энергичной рукой заведующая слегка потрепала Охнаря по щеке.

— Я вам не цуцык, что вы меня гладите, — процедил Ленька сквозь зубы.

— Однако ты все-таки кусаешься, — не сердито улыбнулась заведующая. — Тебе сколько лет?