Книга Варяг, страница 23 – Александр Мазин

Сычок оказался прав. Чифаня надумал. Податься из городка. Сразу после Дажьбоговых празднеств. Конь у них есть. Повозку, с верхом, он уже на своем подворье присмотрел. Ломаную, но починить можно. Если отправиться, пока дороги сухие, на прокорм да зимовку заработать можно. Скоморохи ж зарабатывают. Если Мыш с Серегой захотят – пускай присоединяются.

– Хотим! – тут же заявил Мыш.

– А Слада как же? – спросил Духарев.

– Так мы ж вернемся! – сказал он.– Побродяжничаем малость, а к урожаю – домой. Так, Чифаня?

– Можно и так. Поглядим,– солидно ответил Любимов внук.

– Это дело верное! – с энтузиазмом произнес Мыш.– Всяко лучше, чем с Шубкой на Черные Мхи идти!

Серега вышел во двор, по надобности, заодно поглядел на небо. Солнышко уже спряталось.

Вернувшись под крышу, он быстренько дохлебал пиво и встал.

– Счастливо, братки, я вас покидаю! – сообщил он.– У меня тут дельце одно.

– Знаем, знаем! Дельце с тельцем! Гы-гы-гы! – сострил Сычок.

Шутка, впрочем, была не его – Чифанина. Но Чифаня пошутил однажды, а Сычок уже раз десять.

Серега вернулся домой с первой звездой. Мыш был уже дома. После того как княжий наместник «закрыл» их «фирму», кореша не оставались за столом до полночи.

Брат и сестра сидели в дворике. Мыш – просто так, а Слада плела лечебный браслетик из собачьей шерсти. Темнота ей не мешала.

– Как потетешкался? – с ухмылочкой осведомился Мыш.

Серега пихнул его в бок: болтай меньше.

Духарев еще не сделал Сладе официального, так сказать, предложения. И его отношения с юной девушкой были совершенно целомудренны: они даже не поцеловались ни разу. И все-таки…

– Мыш говорит: вы на заработки собрались? – спросила Слада.

– Есть такая идея,– без особой охоты подтвердил Духарев.– После ваших праздников.

– Это не наши праздники! – строго и важно поправила Слада.– Это буйство еллинское, дикое, христианам неподобающее.

– Ха! – воскликнул Мыш.– Это ромеям нельзя, а нам можно! Ты сама как, будешь травы в Сварожью ночь собирать?

– Так то травы,– смутилась Слада.– Про травы в книге ничего не написано.

– В какой книге? – заинтересовался Духарев.

– Мудрого святого Прокопия всеобщем лечебнике,– ответила Слада и повторила то же самое по-гречески, чего Серега, разумеется, не понял.

– У тебя есть эта книга?

– Нет,– огорченно ответила Слада.– Мы ее продали. Но я наизусть все помню, так что это ничего. А про травы там ничего не сказано. Зато про жертвы кровавые да игры похотливые – сказано: великий грех. А пастыря, чтоб исповедовал да прощение от Господа Христа даровал,– нет.

– А я слыхал: в Киеве храм Господень строить будут! – вмешался Мыш.– Князь дозволяет.

– А сам князь – не христианин? – заинтересовался Духарев.

– Да ты че! – воскликнул Мыш.– Князь же воевода, первый Перунов жрец! Как ему христианином быть можно?

– А гридню можно?

– Среди княжьих варягов, из тех, что ромеям служили, многие – истинной веры! – вмешалась Слада.

– Значит, гридню можно! – сделал вывод Мыш.– Да тебе что, Серегей? Ты ж гриднем не будешь?

– Это почему? – слегка обиделся Духарев, который еще не оставил надежды примкнуть к воинскому сословию.

– Потому. А вот я мог бы, кабы меня Скольд в детские взял. Будь батька наш – из дружины, он бы меня точно взял. А ты, Серегей, уже не годишься. Старый. Поздно тебе ратному делу учиться. А я бы…

– Пошли спать! – решительно заявила Слада.– Мне до свету вставать. И тебя, Мыш, тоже подниму. Пойдешь репу полоть.

– Ну… – протянул Мыш, которому такая перспектива радости не доставила.

До сих пор он отлынивал от сельскохозяйственных работ под предлогом занятости. Но после запрета «тотализатора» оправдываться стало нечем.

Серегу тоже с утра ждала работа. Такая же неквалифицированная, как прополка. Чифаня «подписал» его и Сычка на строительные работы. Плотник из Духарева был никакой, зато спина здоровая, а бревна таскать можно и без специальной квалификации.

– А кто найдет папоротников цвет, тому все тайное откроется: клады, схоронки, дива лесные. А сам он невидим станет для людей и духов и даже самой Морены-Смерти… – Мыш закатил глаза и всей своей веснушчатой мордашкой изобразил ужас и восхищение.– А цветет он, папоротник то есть, единожды в тыщу лет и токо одну ночь. Такую, как седнишняя.

Мыш и Серега сидели на берегу Сулейки с удочками. А в соседней роще вовсю кипела подготовка к празднику. Практически все население Малого Торжка, исключая разве младенцев да совсем ветхих старцев, готовилось к трехсуточному непрерывному веселью.

За три дня до этого Скольд собрал всех вольных мужчин, способных носить оружие, и увел вместе с дружиной на Перунов холм.

Духарева, как иноверца, не пригласили, чем он был, честно говоря, огорчен. Перуновы игры почитались тайными, сокрытыми от женщин и чужих. Вообще по старине полагалось, что каждый род творит их самостоятельно от прочих. Но в последнее время эта традиция претерпела изменения. Хотя бы потому, что первый воин Торжка и, следовательно, первый Перунов жрец был пришлым варягом, а не коренным кривичем. По Перуновой Правде любой мог оспорить право Скольда, скрестив с варягом оружие пред его, Перуна, идолом. Кровь проигравшего считалась жертвенной, но ни один из торжковских исконных родовичей, даже совсем глупый и самонадеянный, не был самонадеян и глуп настолько, чтобы не знать совершенно точно, чьей именно кровью вымажут после поединка усы и губы идола. Только среди Скольдовых гридней были достойные противники княжьему наместнику. Но гридень никогда не пойдет против «батьки».

В общем, пришлый варяг Скольд успешно насаждал принятую на юге традицию: за несколько дней до Дажьбоговых празднеств устраивал для будущего возможного ополчения военные сборы. Поселяне-кривичи относились к этому «новшеству» с большим неодобрением, поскольку предпочли бы вместо этого работать на своих полях. Вероятность же нападения врагов в полоцком княжестве была существенно ниже, чем на киевских землях, где до Великого Поля – рукой подать. Но «район» здешний был «промышленный», а не сельскохозяйственный, и Скольд мог не прислушиваться к недовольному ворчанию огнищан.

Зато к нему прислушивался Духарев и поэтому был неплохо осведомлен о том, что происходит на «тайных Перуновых Играх». Однако ж пойти к наместнику и попросить разрешения присоединиться к местным «партизанам» [5] не рискнул. Потому что именно этого требовал волох на княжьем суде. А Скольд вполне мог внять просьбе христианина и взять его с собой… вместо одного из пяти рабов, которых назначили в жертву языческому богу. К роли же великомученика Духарев пока не считал себя готовым.