Онлайн книга «Я исповедуюсь»
|
– Этот человек не имеет права лежать в освященной земле. Он обвел окрестность холодным взглядом. И кивком показал в другую сторону от обители: – Там. И никакого креста! Такова воля Божия! Видя, что монахи так и стоят, скованные ужасом, человек с благородным лбом встал перед ними, едва не наступив на неподвижное тело фра Жулиа, и презрительно бросил: – Заройте эту падаль! Дочитав до конца – до подписи аббата Делигата, отец бережно сложил документ и сказал: – Прикасаясь к таким пергаментам, словно прикасаешься к самой эпохе, тебе не кажется? И я дотронулся до пергамента. Теперь у меня ныли от боли все пять пальцев. Удар, полученный от отца, был очень болезненный и унизительный. Пока я пытался справиться с подступившими слезами, отец совершенно невозмутимо отложил лупу и спрятал древний документ в сейф. – Ужинать! Шевелись! – скомандовал он. Вот и все, никакого дружеского союза с сыном, научившимся читать на средневековой латыни. Прежде чем мы дошли до столовой, я успел утереть пару предательских слезинок. 6 Родиться в этой семье было непростительной ошибкой, да. А ведь еще не случилось ничего действительно серьезного. – Ну а мне нравился герр Ромеу. Думая, что я сплю, они говорили, не понижая голоса. – Ты не знаешь, о чем говоришь! – Конечно! Я же вообще ничего не знаю. Знаю только, как тащить на себе весь дом. – Я всем жертвую ради Адриа! – Неужели? А что делаю я? – ироничный, холодный голос мамы. И, несколько сбавив тон: – Будь так любезен – не кричи! – Это ты кричишь! – Я ничем не жертвую ради сына, да? Тяжелая, плотная тишина. Отец напряженно думает. – Ты тоже, конечно. – Спасибо, что признал это. – Это само собой разумеется, к чему еще говорить? Я взял шерифа Карсона, подозревая, что мне понадобится надежная психологическая поддержка. А еще позвал Черного Орла – на всякий случай. Рассерженные голоса стихли, и я приоткрыл дверь своей комнаты. Похоже, совершать опасное путешествие на кухню за пустым стаканом не придется. Теперь стало слышно лучше. Черный Орел поздравил меня с удачной идеей. Шериф Карсон молча жевал то, что я считал жевательной резинкой (но это был табак, конечно). – Это неплохо, что он учится играть на скрипке, весьма неплохо. – Ты что, ищешь оправдания для моей жизни? – Что ты такое говоришь, женщина? – Это неплохо, что он учится играть на скрипке, весьма неплохо. – Мама, передразнивая отца, подчеркнуто преувеличивала. Но мне это нравилось. – Ладно, раз так, то долой скрипку и пусть займется серьезными вещами. – Если ты отнимешь у мальчика скрипку, будешь иметь дело со мной. – Не смей угрожать мне! – А ты – мне! Тишина. Карсон сплюнул на землю, и я молча погрозил ему. – Мальчик должен учиться по-настоящему важным вещам. – Да? И что же это за вещи? – Латынь, греческий, история, немецкий и французский. Для начала. – Мальчику всего одиннадцать лет, Феликс! Одиннадцать лет. Мне кажется, что раньше я тебе говорил, что мне было восемь или девять. Время скользит в моих воспоминаниях. Хорошо, что мама ведет ему счет. Знаешь, в чем дело? У меня нет ни времени, ни желания исправлять такие ошибки. Я пишу быстро, будто снова молод; в молодости я всегда писал очень быстро. Однако причина моей торопливости теперь иная. Что вовсе не значит, будто я пишу второпях. И мама повторила: – Мальчику только одиннадцать лет, и он учит французский в школе. – J’ai perdu la plume dans le jardin de ma tante [81] – это не французский. – А какой? Еврейский? – Он должен читать Расина. – Господи боже мой! – Бога не существует. Да и латынь он мог бы знать лучше. Чему его учат у иезуитов, черт возьми! Это меня встревожило, поскольку касалось напрямую. Ни Черный Орел, ни шериф Карсон не произнесли ни звука. Они-то никогда не ходили в школу отцов иезуитов на улице Касп. Я не знал, плохо это или хорошо. Однако из слов отца выходило, что латынь там преподают неважно. В чем-то он был прав: мы застряли на втором склонении, от которого уже всех тошнило, потому что в школьном возрасте не понимаешь глубокого смысла ни родительного, ни дательного падежа. – И что ты теперь хочешь предложить? – Что ты думаешь про Liceu Francès? [82] – Нет, мальчик не уйдет из школы. Феликс, он всего лишь ребенок! Мы не можем растить его, словно породистое животное, как твой брат растит скот у себя в деревне. – Хорошо, считай, я ничего не говорил. Ты всегда все поворачиваешь по-своему! – солгал отец. – А спорт? – Это да. У иезуитов достаточно спортивных площадок, так? – И музыка. – Ладно-ладно. Но то, что действительно важно, должно быть на первом месте. Адриа должен быть лучшим учеником и получить высший итоговый балл. Я поищу замену Казалсу. С другим преподавателем, заменившим уволенного герра Ромеу, пять невыносимых занятий мы буксовали в сложнейшем немецком синтаксисе и никак не могли из него выбраться. – Не нужно. Дай ему вздохнуть спокойно! Через пару дней мама сидела в кабинете на диване, за которым было мое секретное укрытие, а отец поставил меня навытяжку возле своего стула и подробно рассказал, какое будущее меня ожидает. Слушай меня как следует, потому что я не буду повторять два раза: поскольку я – способный мальчик, то нужно максимально полно использовать то, что мне дано. И если школьные Эйнштейны не видят моих способностей, то он пойдет и лично объяснит им, что к чему. – Меня удивляет, что ты не стал еще более невыносимым, – сказала ты мне однажды. – Почему? Потому что меня называли умным? Я знаю, какой я. Это все равно как если ты высокий, или толстый, или брюнет. Меня это никогда не волновало. Так же как мессы и прочие религиозные церемонии, которые я выносил с терпением святого. А вот на Берната они производили впечатление. Мне кажется, я еще тебе о нем не рассказывал. И вот отец вытащил кролика из шляпы: – Теперь ты начнешь серьезно, как следует учить немецкий с настоящим преподавателем. Никаких Ромеу, Казалсов и прочей ерунды. |