Онлайн книга «Я исповедуюсь»
|
– Я вернусь завтра с ответом. Это было скорее объявление войны, чем ответ. Ночью он переговорил в комнате Браманте с отцом Морленом и многообещающим молодым человеком по имени Беренгер. Это был высокий худой юноша, дотошный и, как видно, сведущий во многих областях. – Берегись, Ардевол, – настаивал отец Морлен. – Я знаю правила игры в этой жизни, дорогой. – Одно дело – что кажется, а другое – что в реальности. Заключи с ним сделку, получи свою выгоду, но не унижай его. Он – опасен. – Я знаю, что делаю. Уверяю тебя! Отец Морлен больше не настаивал, но остальную часть встречи просидел молча. Беренгер – юноша, подающий большие надежды, – знал трех скрипичных мастеров в Риме, но доверия, по его мнению, заслуживал только один, Саверио Носеке. Двое других… – Приведи мне его завтра. – Обращайтесь ко мне на «вы», сеньор Ардевол. Назавтра сеньор Беренгер, Феликс Ардевол и Саверио Носеке стучали в комнату толстяка с беспокойными глазами. Они вошли, лучась коллективной улыбкой, стойко перетерпев тяжелый запах, царящий в комнате. Синьор Саверио Носеке провел полчаса, изучая скрипку: рассматривал ее в лупу и проводил с ней еще какие-то сложные манипуляции при помощи инструментов, которые принес с собой во врачебном саквояже. Потом слушал, как она звучит. – Падре Морлен сказал мне, что вам можно доверять, – сказал Фаленьями, охваченный беспокойством. – Можно. Но я не хочу, чтобы меня ободрали как липку. – Цена не чрезмерная. Она стоит этих денег. – Я заплачу столько, сколько посчитаю нужным, а не то, сколько вы называете. Синьор Фаленьями взял записную книжку и что-то пометил. Затем закрыл ее и беспокойно уставился на Ардевола. Поскольку в комнате не было окна, они смотрели на dottore [117] Носеке. Тот легонько постукивал по дереву инструмента, прослушивая его фонендоскопом. Они покинули эту убогую комнатенку уже вечером. Носеке шел торопливо, глядя прямо перед собой и что-то бормоча под нос. Феликс Ардевол искоса поглядывал на сеньора Беренгера, который делал вид, что все происходящее его абсолютно не интересует. Подходя к виа Кресченсио, сеньор Беренгер вдруг отрицательно мотнул головой и остановился. Его спутники тоже невольно остановились. – Что случилось? – Нет, это слишком опасно. – Это подлинный Сториони. – Саверио Носеке выделил голосом «подлинный». – И я вам больше скажу… – Почему вы говорите, что это опасно, сеньор Беренгер? – Феликсу Ардеволу начинал нравиться этот человек, пусть и слегка высокомерный. – Когда волка обносят красными флажками, он делает все, чтобы спастись. Но потом может укусить. – Что вы еще хотели сказать, синьор Носеке? – Феликс, с холодеющим сердцем, повернулся к скрипичному мастеру. – Кое-что еще. – Ну так говорите! – У этой скрипки есть имя. Ее зовут Виал. – Простите? – Это – Виал. – Вот теперь я точно ничего не понимаю. – Это ее имя. Ее так зовут. Существуют инструменты, у которых есть собственное имя. – Это придает им дополнительную ценность? – Речь не об этом, синьор Ардевол. – Еще как об этом! Итак, она более ценная? – Это первая скрипка, которую он создал. Еще бы она не была ценной! – Кто создал? – Лоренцо Сториони. – Откуда у нее такое имя? – с интересом спросил сеньор Беренгер. – В честь Гийома-Франсуа Виала, убийцы Жана-Мари Леклера [118] . Синьор Носеке сделал жест, который напомнил Феликсу святого Доминика, возвещающего с кафедры о бесконечности доброты Божией. И Гийом-Франсуа Виал выступил из тени, чтобы его увидел человек, сидевший в карете. Кучер остановил лошадей прямо перед ним. Дверца открылась, и месье Виал сел в карету. – Добрый вечер, – поздоровался Ла Гит. – Можете отдать мне ее, месье Ла Гит. Мой дядя согласен с вашей ценой. Ла Гит рассмеялся в глубине салона, гордый своей прозорливостью. Но уточнил на всякий случай: – Мы с вами говорим о пяти тысячах флоринов. – Мы с вами говорим о пяти тысячах флоринов, – подтвердил месье Виал. – Завтра скрипка знаменитого Сториони будет у вас в руках. – Не надо морочить мне голову, месье Ла Гит: Сториони вовсе не знаменит. – В Италии – в Неаполе, во Флоренции только о нем и говорят. – А в Кремоне? – Бергонци и его окружение не слишком довольны появлением нового мастера. Все говорят, что Сториони – это новый Страдивари. Они поговорили еще немного. О том, что, быть может, появление нового мастера несколько снизит цены на инструменты, а то они стали просто заоблачными. Да, заоблачными – точнее не скажешь. Они попрощались. Виал вышел из экипажа, оставив Ла Гита в уверенности, что в этот раз все удалось. – Mon cher tonton!.. [119] – с энтузиазмом воскликнул Гийом-Франсуа на следующий день, рано утром входя в комнату. Жан-Мари Леклер не соизволил даже голову поднять, продолжая наблюдать за игрой пламени в камине. – Mon cher tonton! – повторил Виал, уже не так бодро. Леклер обернулся. Не глядя племяннику в глаза, он спросил, принес ли тот скрипку. Виал положил ее на стол. Леклер тут же протянул руки к инструменту. От стены отделилась тень носатого слуги со смычком. Леклер несколько минут пробовал на Сториони разные варианты звучания, исполняя фрагменты из своих сонат. – Очень хорошо, – сказал он удовлетворенно. – Сколько ты заплатил? – Десять тысяч флоринов плюс вознаграждение в пятьсот монет, которое вы мне обещали за то, что я нашел для вас это сокровище. Властным жестом Леклер отослал слуг. Потом положил руку племяннику на плечо и улыбнулся: – Ты – сукин сын. Не знаю, в кого ты пошел, шелудивый щенок. В свою матушку или, может, к несчастью, в своего папашу. Вор, жулик! – За что? Я ведь… – Их взгляды встретились. – Ну хорошо, я могу отказаться от вознаграждения. – Ты действительно думаешь, что можно годами надувать меня и я буду слепо верить тебе? – Но тогда зачем вы поручили… – Чтобы испытать тебя, тупой ублюдок блохастой суки. На этот раз тебе не избежать тюрьмы. – Он сделал многозначительную паузу. – Ты даже не представляешь, как я ждал этого момента. |