Онлайн книга «Я исповедуюсь»
|
– Да. – Не может быть! – Правда ведь, интересно? – Как, черт возьми, он к вам попал? Вместо ответа Муррал перелистнул первую страницу. И через минуту сказал: я уверен, что вас это заинтересует. – Вы откуда знаете? – Вы как ваш отец: я знаю, что вас интересует. Перед Адриа лежала оригинальная рукопись Discours de la méthode, созданная до 1637 года, то есть года ее публикации в одном томе с Dioptrique, Les Météores и Géométrie [231] . – Полная? – спросил он. – Полная. Считай… кроме двух листов, мелочь. – А как я пойму, что это не обман? – Когда вы узнаете цену, вы поймете, что это не обман. – Нет, я пойму, что это очень дорого. Как я узнаю, что вы меня не обманываете? Тот пошарил в портфеле, прислоненном к ножке стола, достал оттуда пачку документов и протянул их Адриа. Томам за первые восемь или десять лет существования серии «A tot vent» пришлось дожидаться другого случая. Адриа Ардевол весь вечер изучал манускрипт и сверял его с сертификатом подлинности, спрашивая себя, откуда же могло всплыть это сокровище, и размышляя, что, может быть, лучше не задавать слишком много вопросов. Я не задал ни одного вопроса, не имевшего прямого отношения к подлинности листов, и наконец после месяца сомнений и тайных консультаций заплатил за них кучу денег. Это была моя первая самостоятельно приобретенная рукопись из двадцати в моей коллекции. Дома уже хранились добытые отцом двадцать разрозненных листов Recherche [232] , полная рукопись The Dead [233] Джойса, несколько страниц Цвейга – того типа, который покончил жизнь самоубийством в Бразилии, – и рукописное свидетельство об освящении церкви монастыря Сан-Пере дел Бургал аббатом Делигатом. В тот день я понял, что одержим тем же бесом, что и мой отец. Трепет в желудке, жжение в пальцах, сухость во рту… Все из-за сомнений в подлинности, в ценности манускрипта, страха упустить возможность обладать им, страха переплатить, страха предложить слишком мало и увидеть, как он уплывает из моих рук… Discours de la méthode стал первой песчинкой, лептой, которую я внес в коллекцию рукописей. 28 Сначала песчинка мешается в глазу, потом превращается в жжение в пальцах, трепет в желудке, протуберанец в кармане и в конце концов, при неблагоприятном стечении обстоятельств, становится камнем на сердце. Абсолютно всё – и жизни, и книги, дорогая Сара, начинаются так, с незаметной и безобидной песчинки. Я вошел туда, словно в храм. Или в лабиринт. Или в ад. С тех пор как сеньор Беренгер был извергнут во внешний мрак, нога моя там не ступала. Когда я открыл дверь, прозвенел колокольчик. Тот же самый колокольчик, что и раньше, сколько я себя помню. Адриа встретил любезный взгляд Сесилии, которая все еще стояла за прилавком, словно никогда не покидала своего места. Словно она была одной из редкостей, выставленных в магазине и ждущих ценителя, у которого достанет средств ее купить. По-прежнему аккуратно одетая и гладко причесанная. Не сдвинувшись с места, словно она ждала его уже несколько часов, Сесилия подставила ему щеку для поцелуя, как будто бы ему все еще было десять лет. Она спросила его: как ты поживаешь, сынок, и он сказал: хорошо, хорошо. А ты? – Жду тебя. Адриа осмотрелся. В глубине магазина незнакомая девушка терпеливо начищала медь. – Он еще не пришел, – сказала Сесилия, беря его за руку и притягивая к себе. Она не удержалась и взъерошила ему волосы, как Лола Маленькая. – Редеют. – Да. – Ты становишься все больше похож на отца. – То есть? – У тебя есть подружка? – Хм… Она открыла и закрыла ящик прилавка. Они помолчали. Может быть, она взвешивала, не напрасно ли задала последний вопрос. – Почему бы тебе не посмотреть, что тут у нас? – Можно? – Ты хозяин, – сказала она, разводя руками. На мгновение Адриа показалось, что она предлагает ему себя. Я совершил свое последнее путешествие по вселенной магазина. Предметы были выставлены другие, но атмосфера и запах остались те же. Он вдруг увидел отца, склонившегося над бумагами; сеньора Беренгера, который строил великие планы, поглядывая на входную дверь; причесанную и накрашенную Сесилию – гораздо моложе, чем сейчас, которая широко улыбалась посетителям, пытавшимся безосновательно сбить цену на великолепный письменный стол работы Чиппендейла; вот отец зовет сеньора Беренгера в кабинет, они запираются и часами говорят кто знает о чем – или, пожалуй, понятно о чем. Я снова подошел к прилавку. Сесилия говорила по телефону. Когда она повесила трубку, я спросил: – Когда ты выходишь на пенсию? – К Рождеству. Ты ведь не хочешь заниматься магазином, правда? – Не знаю, – соврал я. – Я работаю в университете. – Можно совмещать. Мне показалось, она собирается что-то сказать, но в этот момент вошел господин Сагрера, на ходу извиняясь за опоздание, здороваясь с Сесилией и жестом приглашая меня в кабинет. Мы заперлись, и управляющий рассказал мне, как обстоят дела в магазине и какова его стоимость на текущий момент. И хотя вы не спрашиваете моего мнения, я должен сказать, что это доходное дело с хорошим будущим. Единственным препятствием мог быть сеньор Беренгер, но с ним вы уже все выяснили. Он значительно откинулся на спинку стула и повторил: – Доходное дело с хорошим будущим. – Я хочу его продать. Не хочу быть владельцем магазина. – Что в этом плохого? – Сеньор Сагрера… – Как скажете. Это ваше последнее слово? Откуда я знаю, последнее или нет. Откуда я знаю, чего я хочу. – Да, сеньор Сагрера, это мое последнее слово. Тогда сеньор Сагрера встал, подошел к сейфу и открыл его. Меня вдруг удивило, что у этого человека есть ключ от сейфа, а у меня нет. Он достал конверт: – Это от вашей матери. – Для меня? – Она велела отдать письмо, если вы придете в магазин. – Но я не хочу… – Если вы просто придете в магазин. Не важно, занимаетесь вы им или нет. |