Онлайн книга «По острию ножа»
|
«А он?» «Ни в какую: я, говорит, под крылом Аллаха, без его воли ни один волос не упадет с головы мусульманина. Джохар — человек добрый, он отступился: не трогайте его, говорит. Такая любовь заслуживает только преклонения». — Ведем мы с муллой такой вот странный разговор, — продолжал свой рассказ Петрашевский, — но я его не тороплю. Пока он в здании школы — мы все в относительной безопасности. А кроме того, время работает на нас — колонна наших освободителей подъезжает к нам все ближе, ведь время идет к обеду. «Что же случилось с девочкой?» — спрашиваю. «На все воля Аллаха… До места под Грозным он добрался нормально, хотя пришлось продвигаться через расположение русских войск… И засада для бронетанковой колонны была подготовлена неплохо, придраться было не к чему. Начальник местного гарнизона, который туда приехал в качестве инспектора, был, как я уже говорил тебе, человеком дотошным. Тем более — помнил, кто дал ему поручение. Он самолично хотел проверить все. И повсюду находился вместе с дочкой — либо держал ее за ручку, либо нес на руках. Пора уже было инспектору в обратный путь собираться, когда он вспомнил про противотанковые мины: “Установили их на дороге?” — спрашивает. “Да, подготовили четыре гнезда для них, пока слегка присыпали землей”, — говорит ему человек, отвечающий за засаду. “Когда заложите мины на место?” “Когда получим более точные сведения от нашей разведки, которая следит за продвижением колонны”. А девочка, она такая смышленая была, — продолжает мулла, — спрашивает у отца: “Папа, а человек может подорваться на противотанковой мине?”». — Кстати, — добавил Петрашевский, я заметил, что мулла избегает слова «боевик» — он не употребил его ни разу за время нашего обстоятельного разговора. — А ты? — Ну и я. Видно, чеченцы воспринимают его как бранное, зачем же оскорблять духовное лицо? «Молодой солдат-чеченец, — продолжал мулла, — который успел подружиться с ребенком, отвечает ей: “Нет, Хадижат, пешеход на мине подорваться не может”. “Почему?” “Да потому, что противотанковая мина рассчитана только на большую тяжесть”. “А человек разве легкий?” “По сравнению с танком он — пушинка”. “Все равно, я думаю, если наступить на любую мину, она взорвется”, — говорит девочка. “Хочешь, проверим?” — говорит ей молодой солдат. “Хочу. А как?” “Очень просто, — смеется парнишка. — Вот противотанковая мина, — показывает он в угол двора, где под навесом лежит наготове одна из мин. — Видишь?” “Вот эта большая лепешка?” “Она самая”. “И что?” “А я спляшу на ней, и мне ничего не будет”. “И я хочу сплясать на ней!” “Вдвоем не получится”. “Ладно, я после тебя”. “Договорились”. “Папа, разрешишь мне?” — спрашивает девочка. “Разрешу, конечно, Хадижат, радость моя, — отвечает отец. — Приучайся с детства к военному делу”. Руководитель засады замечает: “Ей бы мальчиком родиться”». — Тут я не выдержал, — заметил Петрашевский, и спрашиваю у муллы: «Ты был там?» «Нет конечно». «Откуда же знаешь такие подробности? Придумал, что ли?» «Я никогда ничего не придумываю, — ответил мулла с достоинством. — Мне все рассказал отец погибшей девочки». «Так она погибла?» «Да. И его рассказ о ее последних минутах мне пришлось выслушивать, наверно, тысячу раз, пока я его затвердил наизусть». «Как же это произошло?» «Натянул солдат сапоги — был он босой — и ступил на мину. Кругом стали несколько человек, в том числе и приезжий инспектор, дочку он держал за руку. Начал солдат отплясывать, остальные стоят кругом, хлопают в такт в ладоши, подбадривают. Когда солдат уже заканчивал свою пляску, девочка вырвала свою руку из руки отца, подбежала к пляшущему, тот подхватил ее на руки, закружился и принялся с удвоенной лихостью отбивать чечетку. И тут произошел взрыв. Видимо, мина оказалась бракованной — такими иногда оказываются мины афганского производства. А может, мина была и не противотанковой — следствия никто не проводил. Взрыв уничтожил несколько человек. От тех, кто плясал на мине, ничего не осталось — их разнесло в клочья. Отец девочки долго рылся в кровавом месиве, но из останков своего ребенка ничего не смог обнаружить — так все было перемешано. Обнаружил только окровавленный кусок платьица. Что же касается самого отца, то сам он, в числе еще четырех человек, каким-то чудом не пострадал: у него не было ни единой царапины, и это его больше всего угнетало. Он упал на землю, бил себя кулаками в голову и повторял: “Зачем я ее отпустил? Зачем руку выпустил? Я сам, сам, своими руками убил ее!” Его успокаивали, отливали холодной водой, он несколько раз терял сознание — даже странно для такого крепкого, закаленного в сражениях и невзгодах мужчины…» «Я встретил его, — продолжал мулла, — когда он уже вернулся домой, в селение Асланбек-Шерипово. Мне, конечно, загодя рассказали о трагедии, которая произошла под Грозным. Я ожидал увидеть убитого горем отца, но мой старинный знакомец выглядел спокойным и даже довольным. Мы заговорили о нейтральных вещах, я не стал пускаться в рискованные расспросы, а он вдруг сказал: “Знаешь, я рад, что брал Хадижат с собой”. “Рад?” “Ну да, она увидела много нового и интересного. Дорога ей понравилась… Кое-чему она научилась, даже плясать”. “Не может быть!” — я просто не знал, что ему говорить и как держаться… “Да что же тут такого? Она подвижная и способная девочка… Так что напрасно ты советовал мне не брать ее с собой”. “Ну извини”. “Она даже подросла за эти несколько дней. Хочешь посмотреть на нее?” — спросил он. “Хочу”. — Я не знал, что и подумать. “Хадижат! Эй, Хадижат!.. — крикнул он в приоткрытую дверь своего дома. Он звал так ласково, так призывно, что мне на какое-то мгновение показалось, что на пороге вот-вот появится смеющаяся загорелая девчонка. Но чуда не произошло. На пороге никто не появился. “Может, куда-то забежала”, — произнес я, поддерживая эту странную игру, или как там ее назвать. “Наверное”. “Ты отпустил ее?” “Я запретил ей без спроса убегать со двора, — озабоченно сказал отец. — Но Хадижат — такой непослушный ребенок, просто беда. Что ей ни скажешь, все норовит сделать наоборот”. |