Книга Воскресший гарнизон, страница 52 – Богдан Сушинский

— Об искусстве ничего сказано не было, — с солдатской прямотой отрубил Штубер. — О каких еще произведениях может идти речь?!

— Хотя бы о тех, о которых вы так увлеченно говорили когда-то в Одессе, на берегу моря, в районе мужского монастыря. Не по телефону будь сказано, грешно забывать бедную влюбленную девушку-одесситку Софию Жерницкую. Обманутую и покинутую.

Штубер хотел что-то сказать, но от удивления поперхнулся, а затем громко рассмеялся, причем, как показалось Софи, вполне натурально и искренне.

— Так это вы... та самая?! — сразу же потеплел его голос. — Фамилия в самом деле показалась мне знакомой.

— Только-то и всего, знакомой?! Опять огорчаете бедную девушку, — предалась было Софи своим женским хитростям, но, вспомнив, что говорит по служебному телефону, усмирила свои эмоции, чтобы уже спокойнее уточнить: — Впрочем, вы правы: в Одессе мою фамилию произносили на местный лад — «Жерниц-кая», а здесь, в рейхе, она звучит как «Жерницки», на польско-германский манер. И не София, а Софи. Так что... Софи Жерницки, с вашего позволения, барон. Придется привыкать.

— Вот оно в чем дело! — неожиданно перешел барон на русский, хотя сама Софи никогда не рисковала делать этого, даже когда общалась с русскими офицерами — казачьими, власовски-ми или белогвардейскими. — Вряд ли поверите, но только недавно мы вспоминали о вас.

— Вдвоем с резных дел мастером Гордашем? — решила и себе перейти на русский. Как-никак на том конце провода был начальник службы безопасности «СС-Франконии», один из лучших диверсантов рейха, из «диверсионной свиты» Отто Скорцени.

«И вообще, пусть те, кто их сейчас прослушивает, решат, что в рейхе уже... русские», — неожиданно взыграл в ней сугубо русский патриотизм.

— Об Отшельнике вам тоже известно, Софи?

— Нам с гестаповским Мюллером о вас многое известно, штурмбанфюрер, — с интригующей угрозой предупредила его Герцогиня, рассмеявшись. — Нам надо бы встретиться и поговорить.

Софи ожидала, что барон сразу же предложит ей приехать, но он по-русски спросил:

— Где прикажете ждать вас, сударыня?

— С некоторых пор я смертельно боюсь подземелий, но если вы настаиваете...

— Это вы боитесь подземелий, дитя катакомб?!

— Только теперь я готова поверить, что вы действительно вспомнили меня, барон. Именно так вы и звали меня тогда, в Одессе: «дитя катакомб». Не скрою, мне это нравилось.

— А я был уверен, что никогда больше нога моя в катакомбы не ступит.

— Об этом я тоже помню. Так вот, если вы настаиваете о моем прибытии в «С С- Франконию», с удовольствием приму ваше предложение.

Штубер на какое-то время замялся, но Софи почувствовала, что намек её понят, и сейчас он решает, каким образом и под каким предлогом ввести её в «Регенвурмлагерь».

— Сюда как раз прибыла группа красавиц из лебенсборна во главе с известным вам гауптштурмфюрером Эльзой Аленберн.

— Читала о ней в газете и кое-что слышала от своих коллег..

— Уверен, что на их фоне, Софи, вы тоже будете смотреться очень даже импозантно.

— Но если серьезно, то мне нужно побывать там по делам службы, чтобы посмотреть на ваши «регенвурмлагерные распятия» и от имени рейхсмаршала Геринга поговорить с иконописцем Орестом. Наш иконописец и скульптор, что, в самом деле проявляет некий особый талант?

— Для меня он интересен сам по себе. Независимо от того, что там возникает под его кистью или резцом. Вы же знаете мое увлечение психологией войны.

— Всегда верила, что оно приведет вас к солидной научной работе. И к столь же солидной книге, которой обеспечен успех.

— Вы непростительно щедры ко мне, Софи.

— А вы непростительно жестоки, барон. Что вам мешало разыскать меня? Столько времени ушло зря!

— Очевидно, то, что слишком долго задержался на той земле, которую лично вы столь вовремя и столь удачно покинули. Причем задержался в тылу у красных. Все, жду вас послезавтра в десять утра, в Межерице.

— Почему не завтра?

— Только послезавтра, — настоял на своем Штубер, — возле местного отделения СД, — язык барона стал вызывающе немецким и непростительно официальным.

— Которое находится неподалеку от ресторана «Старый рыцарь», — дала Софи понять, что их давнее знакомство следует возобновлять отнюдь не у серых стен службы безопасности.

— Именно это я имел в виду, — по-гусарски вышел барон из ситуации. — Дальше поедете в моем сопровождении, что значительно облегчит ваш вояж, обер-лейтенант. Желательно прибыть в армейском облачении. Объект все-таки особый.

«А ведь даже он опасается лишних вопросов, которые могут возникнуть у все того же «гестаповского Мюллера», не говоря уж о коменданте базы», — поняла Софи.

Как только барон положил трубку, позвонил полковник Вед-линг и сообщил, что сейчас адъютант доставит подписанное им письмо на имя коменданта «Регенвурмлагеря» бригаденфюрера фон Риттера.

— Считаете, что бригаденфюрер способен воспротивиться?

— Наоборот. Только что я с ним беседовал, передал ему волю рейхсмаршала Геринга. Как оказалось, фон Риттер все еще считает Геринга лучшим ассом Германии, поскольку в юности тот был его кумиром.

— Как и мы с вами, — любезно уточнила Софи.

— Опасения у него возникли по поводу начальника службы безопасности Штубера, не станет ли тот возражать. К тому же сегодня с инспекцией к нему прибыло какое-то очень важное лицо, чье пребывание окутано тайной сверхсекретности.

— Тогда понятно, почему и Штубер тоже слегка нервничал, и свидание назначил только на послезавтра.

— Кстати, как барон воспринял ваш звонок?

— Во-первых, звонила не я, а сам барон. А во-вторых, две последующие ночи его будут преследовать сексуальные кошмары.

До этого разговора полковник знал обер-лейтенанта Жер-ницки, как предельно сдержанную даму, которая даже в постели отдавалась так, словно дело происходило на смотровом плацу, в присутствии генерала. Поэтому сейчас он с удивлением уловил явную игривость её тона.

«Ничего не поделаешь, давняя любовь...» — мечтательно оправдал полковник это состояние, наблюдая за тем, как, покончив с затянувшимся принятием ванны, белокожая ржановолосая Инга величественно прошла в спальню, на ходу избавляясь от теплого шерстяного халата.

Штубер был прав: даже прибытие в подземный лагерь СС самого «фюрера» не смогло затмить еще одного неожиданного события того дня — появления у центрального блокпоста около пяти десятков коротко стриженных, облаченных во франтоватую темно-синюю форму германок, кокетливые пилотки которых призывно покоились на светло-русых головках.

— Что это вы с таким удивлением смотрите на нас, обер-штурмфюрер Ланс? — вышла из «оппель-адмирала» рослая, стройная германка со знаками различия гауптштурмфюрера на строгом черном френче. — Вам приказано встретить и проводить нас, — оглянулась на девиц, сгрудившихся у двух крытых грузовиков, — а вы словно оцепенели. Вы меня огорчаете, доктор Ланс.