Книга Обреченные, страница 56 – Чак Паланик

– Мистер Кресент Сити – это ангел Фест. – С приличествующим ситуации кивком я говорю: – Ангел Фест – это мистер К. Он вызывает призраков.

– Ангел Мэдисон хочет сказать, охотится за призраками, – поправляет мистер К. Он во все глаза рассматривает Феста. Мой пастушок сияет так, будто по его венам бежит летний солнечный свет. Глубоко и печально вздохнув, мистер К. произносит: – Жаль, я не ангел.

Вот тут-то, милый твиттерянин, словно удар голубой молнии, меня и осеняет идея. Я говорю мистеру К.:

– Значит, хочешь быть ангелом?

– Я просто хочу умереть. И чтобы всегда было только счастье и никакой боли.

– Найди Бога, – говорит Фест, – и обретешь мир.

– Помолчи, ангел Фест, – велю я и, чтобы не обидеть его, прибавляю: – Немножечко, ладно?

Я замечаю, что мистер К. тускнеет: из густо-синего делается бирюзовым, из лазурного – сероватым. Наше время выходит – его нездоровая печень вычищает кетамин из крови. Оттенок мистера К. меняется с цвета дроздиного яйца на бледно-голубой. Я предлагаю ему сделку:

– Передашь моим родителям послание – устрою так, что ты станешь ангелом. Обещаю.

– Послание?

– Скажи им, чтобы остановили всю эту ерунду с катаклизмом, ладно?

Мистер К. смотрит на меня изумленными наркоманскими глазами.

– И я стану ангелом?

– Передай, – говорю я, – что они – глупые лицемеры и что обязаны были сказать мне о страшной болезни почек у Тиграстика.

Мистер К., закрыв глаза, начинает кивать с таким видом, будто глубоко вникает в мои слова. Он улыбается.

– Еще скажи: я случайно убила Папчика Бена, наполовину оторвав его сардельку. Я думала, это какая-то зловредная, быстро набухающая собачья какашка. Все понятно?

Мистер К., не открывая глаз, глубокомысленно кивает. Его коса согласно покачивается.

– Кроме того, скажи: я все выдумала про Иисуса в телефоне, но, похоже, он и правда существует… – Я оборачиваюсь к Фесту, ища подтверждения. – Да?

– Все верно, – соглашается Фест.

– Главное – передай маме с папой, что я в самом деле – в самом деле – их люблю. – Придвигаясь поближе к своему светло-синему доверенному лицу, я шепчу: – И скажи, что я не брала в рот обезьяньи штучки и не зажигала ни с какими азиатскими буйволами, хорошо?

Судя по вялому лицу мистера К., я перегрузила своего вестника. Его душа исчезает, постепенно перетекая обратно, туда, где он оставил тело, бледно-голубой призрак сереет. Серый становится белым.

Стены каюты начинают вибрировать, и в чем-то даже приятное дрожание охватывает мою кровать. Запустились двигатели суперъяхты «Пангея Крусейдер». Нарастающая буря драит снаружи палубы и дребезжит снастями.

– И прежде всего, пожалуйста, – сложив мясистые ладони в молитвенном жесте, я заклинаю посредника, – передай: будут умирать – пусть наберут больших шоколадных батончиков, сколько смогут унести.

21 декабря, 13:45 по гавайско-алеутскому времени

Мерзость подстегивает катаклизм

Отправил Леонард-КлАДезь

(Hadesbrainiacleonard@aftrlife.hell)

Если мы сравним древние кодексы, создававшиеся учеными с эпохи Солона, то увидим почти одинаковое описание конца времен. В мифах о так называемом Судном дне говорится о прекрасном рукотворном ребенке, ведущем своих последователей вверх по склону сияющей горы. Гора эта поднимается посреди Тихого океана, а обряд происходит в затухающем свете самого короткого дня года.

Впервые Персефона не вернется. Придет закат, но не останется живых, чтобы встретить восход.

Теперь дитя-девочку несет не пластик, а свита настоящих людей. Сопровождают ее не полиэтиленовые пакеты и бутылки из-под газировки, а земные властители и богатые вожди кланов. На каждом – роскошное малиновое одеяние. Шествие следует среди пустынной архитектуры искусственных облаков. Оно движется по крутым извилистым подъемам и спускам. Процессия взбирается все выше, покачивая кадилами со сладкими благовониями и неся зажженные свечи.

По всему окоему в послеполуденное небо, словно торнадо, поднимаются огромные клубы черного дыма. Сотрясается почва. Гора, на которую восходят люди, самая высокая в здешних землях. Ее вершина – ровное плато, и на этой высшей точке стоит могучий сияющий храм. В нем смешались готические, барочные и античные формы, купола, шпили и колоннады; кариатиды и картуши выполнены из блестящих фторполимеров. Этот полухрам, полунебоскреб венчает вершину горы.

Здесь, в великолепном стерильном святилище, что возвышается надо всем миром, – здесь, клянутся два тысячелетия ученых мужей, завершится история человечества.

21 декабря, 14:05 по гавайско-алеутскому времени

Мне препятствует континентальный дрейф

Отправила Мэдисон Спенсер (Madisonspencer@aftrlife.hell)

Милый твиттерянин!

Мы бежим. Я резво перебираю пухлыми ногами. Колени высоко взлетают, я мчусь вперед, обливаясь потом. Ноги в мокасинах топают, карабкаются по ступеням лестницы, отлитым в крутом склоне горы. Белый обрыв, лишенный цвета. Почти не останавливаясь, я скачу вверх следом за бледным, как труп, мистером К., который несется по лестнице впереди меня.

Несколько мгновений назад мы вышли из моей каюты и обнаружили, что яхта всеми покинута. Настоящая «Мария Целеста». Обезлюдевший «Летучий голландец». Салон был пуст. Палубы свободны. Позаимствованный мною смартфон протрезвонил европейской поп-песенкой, и Арчер скомандовал: «Погляди наружу. Посмотри в иллюминатор или куда там у тебя можно посмотреть».

Среди здешнего пейзажа такое не пропустишь: невдалеке колонна людей цепочкой по одному поднимается по склону белой горы. Все до одного в алых мантиях с капюшонами. Их ниточка напоминает струю крови, ползущую вверх по узкому желобу лестницы, – та тянется зигзагом от подножия до вершины. Есть ли среди них мои родители, не разобрать: до того люди в красных одеяниях походят друг на друга.

Гора вздымается к небу, гармонично завершаясь на пике богато украшенным храмом цвета воска. Главы – с густым орнаментом, окруженные колоннами и увенчанные башенками. Далекую вершину осеняет гигантское святилище, но отсюда оно кажется не крупнее витиеватого многоярусного свадебного торта.

Дивясь виду, я замечаю мистера К., мчащегося по трапу вдогонку алой цепочке паломников. Спотыкаясь, размахивая руками и взбрыкивая ногами, точно марионетка, он достигает горной лестницы, и я следую за ним. Лицо у него мертвенно-бледное. Дыхание тяжелое. Явно страдая от сердечной недостаточности, он кричит:

– Корабли! Они заводят двигатели кораблей! – Мистер Кетамин так запыхался, что его слов, которые подхватывает ветер, почти не разобрать. – Пойми, мертвая девочка, они запускают Мэдлантиду. – Он оживлен, улыбается, размахивает руками над головой, радостно болтает и, с трудом дыша, смеется: – Ты увидишь цунами, землетрясения, вулканы. Но раз все мы попадем в рай, то все хорошо. Люди умрут страшной смертью… это же здорово!