Книга Сожители. Опыт кокетливого детектива, страница 33 – Константин Кропоткин

Впрочем, в этих кругах у меня вообще не было никакой репутации. «Гражданин Ноль» было мне имя, что, признаться, очень меня радовало. По крайней мере, я мог беззастенчиво хохотать над вазочками в виде мужских шляпок.

К тому времени мы не только поели, попили, покривлялись, но и умудрились накормить Манечку. Едва показавшись, толстуха начала быстро и жадно впихивать в себя веселые тартинки, которые заботливо припас для нее Марк.

– Скоро Ашотик придет, – давясь и кашляя, пояснила она.

– Боишься, что отберет? – насмешливо спросил я.

– Для него я – фея, ты понимаешь?

– А феи не едят и не какают, – сообразил я.

– Какают, но только в абстрактном смысле, – она со свистом начала высасывать из клешни неизвестного мне ракообразного нежное белое мясо. Наверное, это и был тот самый бобслей.

– В каком смысле? – история эта начала меня забавлять.

Она разодрала, выгрызла и облизала все, что было вкусного на ее тарелке, и, отдышавшись, пояснила.

– Мы в кино были. На романтической комедии, само собой, а там героиня весь фильм ест. Она ничего так, не уродина, хоть и зубов много. А Ашотик мне возьми, да скажи, что ему не нравится, как она кушает.

– А ты при чем? Ты что, актриса в зубах?

– Он сказал «кушает». А я не кушаю. Я даже не ем. Я жру, – она покосилась на свои бока.

– Пусть привыкает. Ему ж за тебя еще замуж выходить.

– Ты, пупсик мой, правильно заметил, – пропела она, – В нашем дуэте первую скрипку играю я, однако в некотором очень важном смысле….

Мы замолчали с ней разом, как-то разом заметив, что Марк, стоявший рядом с нами, переменился – заелозил ртом, лицо пошло лихорадочными пятнами.

– Что с тобой? Живот болит? – спросила Манечка.

– Аллергия на морепродукты? – спросил я.

– Это он, – сказал Марк замогильным голосом. И, ни слова более не говоря, пошел к выходу.

Я пошел за ним следом.

– Эй, а я еще вина хотела! – крикнула нам вслед толстуха.

– Сама возьми, – не оглядываясь, крикнул я.

Марк интересовал меня больше манечкиной утробы – я схватил его за рукав.

– Это он. Ну, помнишь, в клубе, который…, – у Марка задрожали щеки.

Я посмотрел в ту сторону, в которую он указал глазами, и… не увидел ровным счетом ничего примечательного.

Вообще ничего.

Если я в этих местах тянул на звание «гражданина Ноль», то человек, доведший Марка до нервного срыва, исчерпывался буквой «М» – он был мужчиной, существом мужского пола, все, точка.

Я думал он будет красив – мимо.

Я думал он будет интересен – и тут мимо.

Человек, подпиравший одну из серых, ему в тон, бетонных стен, был абсолютно неинтересен. Не человек, а голограмма – все на месте, все как у всех, и совершенно не за что зацепиться. Ну, разве что фигура могла быть не безнадежна – под серо-голубым костюмом угадывались уместно выпирающие контуры.

Марк познакомился с ним в темноте ночного клуба – и это многое объясняло.

– И из-за этой тени в штанах ты бился в истерике? – не смог удержаться я от восклицания, – Уж на что твой француз смешной был, но он хотя бы имел красивый зад и глаза с поволокой. А этот?

– Он мне в душу плюнул. Знаешь, как больно?!

– В нашем возрасте мы уже так заплевали друг другу души, что пора бы и привыкнуть, – сказал я, но Марк слушать меня был нерасположен.

Скорбный лик образовался у него, каменный скорбный лик – все обезьяньи гримасы, которыми он любит потчевать окружающий мир, разом отлетели.

– Не вздумай реветь, – сказал я.

– Я и не собираюсь, – сказал Марк и шмыгнул носом.

– Знаешь почему современные мужчины не плачут?

– Почему?

– Боятся, что тушь потечет.

Своей любимой шутке он не улыбнулся, из чего следовал только один вывод.

А дома ни валерьянки, ни водки, с тоской подумал я.

– Смотри-смотри, – мимо нас прошли две девушки земных пород. Та, которая шептала, напоминала подушку. Та, которая слушала, выглядела, как жердь.

– Бля-ать! – восхищаясь, сказала тощая толстой, – Я его в журнале видела.

Во сне ты его видела, в эротическом, подумал я, распознав причину их волнения.

Они залюбовались Ашотом. Явившись в компании Николаши, он как раз вертел головой, выглядывая свою дородную фею. Как же красив ты, стервец, подумал я, глядя на этого молодого мужчину в бордово-клетчатом твиде, как же повезло с тобой Манечке. Мысль, что примирение толстухи и красавца случилось не без моей помощи, мне нравилась. Чувство, что ты можешь менять людские судьбы, вдохновляло что ли….

Влиять на судьбу можно. А если и нельзя, то всегда можно попытаться.

– Не реви, – сказал я Марку, – Я знаю, что делать.

Я вот что подумал.

Я подумал, что где-то наливалось довольством лицо Манечки. Я подумал, что она, может быть, уже увидела своего принца, и ей, конечно, по душе, что на Ашота все смотрят, что он привлекает внимание, а он, между тем, ищет ее одну и никем другим на этом свете не интересуется, вынуждая других – толстых, тонких, разных – гадать, что же объединяет этих двоих, таких непохожих….

– Жди меня здесь, – сказал я несчастному сожителю и, расталкивая людей, поспешил к Ашоту. Мне надо было успеть его перехватить.

– Привет! – бросил я Николаше, змеевидному, как всегда, – Рад тебя видеть, – и немедленно повернулся к Ашоту, – Можно с тобой поговорить? – я поддтолкнул его в уголок потише.

– Да. А в чем дело? – говорил он немного растерянно, отступая, трепыхаясь веселенькой пиджачной клеткой.

Мы встали у окна.

– Нужна твоя помощь, – сказал я.

– Сколько? – он полез во внутренний карман пиджака.

С этими богатеями невозможно разговаривать по-человечески. Все они в купюрах меряют.

– Нет, деньги не нужны. Пожалуйста, будь повежливей с Марком.

– Я всегда вежлив, – дернулся Ашот. Какая цаца.

– А с ним, пожалуйста, будь сегодня особенно вежлив.

– Почему?

– Надо, чтобы по тебе решили, кто он.

– А что по мне можно решить?

– Только не надо рассказывать мне, что ты не знаешь о своей умопомрачительной красоте. Лады? – я взял его за руку.

– Как же вы меня достали с моей красотой! – он вырвал руку, – Чего вы к ней привязались? Я же не виноват, что у меня такие гены?

А еще у тебя папа – плешивый черт, и мать, похожая на козу, подумал я, мысленно не соглашаясь.