Книга Сожители. Опыт кокетливого детектива, страница 46 – Константин Кропоткин

– Может быть, этот? – предложил Марк вчера, перебрав пару листков-формуляров с биографическими данными и плохо пропечатанной фотографией в углу.

На фото был изображен молодой человек с круглым лицом и носом-пимпочкой.

– Тю, что за Ванька! – сказала Манечка.

– Любовь зла, – сказал я.

– Очень милое лицо, – сказал Марк, – Очень простое. Вери смарт.

– Ага, а Николаша-то, прям, такой смарт, уж до чего вери, – я ухмыльнулся.

– Вот поэтому ему нужны простые люди. Противоположности притягиваются, – сказал Марк.

– Это ты ему так мстишь? – спросил я, напоминая ту некрасивую сцену в кафе.

– Я говорю правду!

– Скорее, уж этот, – Кирыч показал на другого, сумрачного и волосатого.

– С бородой? – спросил Марк, – как у дед-мороза?

– Ужасно, – признали неразлучники его правоту, – Не на что смотреть. Хи-хи.

– Мне тоже не нравится, – сказала Манечка, – Похож на того турка, с которым я в отпуске любовь крутила. Он звал меня «Наташа», а я его «Али-баба». Хороший был мужик, только подлец редкий.

– Почему? – спросил Марк.

– Да, лежали мы у бассейна, негой маялись, а мимо американка прошкандыбала. Красавица бывшая. Мизинчиком морщинистым шевельнула – и слинял мой Али за новой бабой. На золотые кольца польстился.

– А что если этот? – пододвинул Кирыч другой листок, – Ничего так.

– По себе судишь? – обронила толстуха.

С фотографии на мир с тоской глядел прыщавый юноша с длинной рыжей челкой. У меня заполыхали уши.

– Энивей, мы будто на кофейной гуще гадаем, – сказал Марк, – Найди то, не знаю что.

– Я Николашу знаю, как облупленного – и уверяю вас, никто из этих, – она сгребла бумаги в кучу, – Ему не подходит. Стопроцентно.

– И что ты предлагаешь? – спросил Кирыч.

Она достала из своего баула мобильник и, потыкав по кнопкам, приложила к уху.

– Алло. Вы меня слышите? Это я, та самая корова, которая собирается посадить вас в тюрьму за должностное преступление.

Сеня с Ваней прыснули. Кирыч покачал головой.

– Как вы помните, мы встречаемся с вами на следующие выходные. Так вот, я передумала – мы с вами встречаемся уже завтра. Да, прямо в первой половине дня, потому что она у меня не занята. Нет, мне не надо вас на полдня. Разговор у меня с вами будет короткий, – трудно было понять, грозит она так или разлекается, – В общем, да. Вы приносите мне…, – она муркнула, – …розовый букет, себя и прочие ценные причиндалы.

Марк захихикал. Сеня с Ваней последовали его примеру. Кирыч смотрел на толстуху с интересом. А мне – если уж по совести говорить – было абсолютно наплевать.

Мой главный вопрос – что? – заботил меня больше. С ним я потом заснул, с ним и проснулся. С ним и зубы почистил, с ним же и на работу пошел. Прилипчивый вопрос. Неотвязный.

Что?

В конторе я Манечку, конечно, не встретил. Она – ну, конечно! – сказала шефу, что ей срочно к гинекологу. Жаль, что у мужчин нет такого же удобного специалиста, которым можно закрыться, как щитом, и ни один начальник ничего сказать не сможет. А то, вот, позвонишь иной раз, сообщишь, что горло болит, а тебя в ответ спросят: «сушняк, что ли?», и крестик в твое личное дело поставят, чтоб при случае и припомнить, а надо будет, так и наподдать пинком под зад.

И все-таки – что?

В интернете ответ на свой вопрос я не нашел. Даже блоги не помогли. Удивился только, как много их – этих блогов про моду. В одном месте обсуждали резиновых утят с логотипами какой-то знаменитой фирмы, в другом выясняли, как кожа сочетается с шифоном при такой-то роже, в третьем трындели, что какая-то русская супермодель бросила какого-то лорда, потому что он бедный.

Я снова позвонил Лизе. Вообще, я звонил ей все утро, но она к трубке не подходила, и поэтому ответить на главный мой вопрос не могла.

– Что? – говорила трансвеститка вежливо, но мне почему-то понятно стало, что ввиду имеет «чего хотел?», причем в самой грубой форме.

– Привет, это я.

– Да, и что дальше?

– А вы… ты куда вчера ушла? – я залепетал, чувствуя, как на другом конце сгущаются тучи.

– Решила прогуляться по кладбищу. Поискать, не там ли потеряла кошелек. И пошла. Хорошо так. Птички поют на разные голоса.

– Ну, молодец.

– Блядь, да я осталась там одна, без копейки денег. Мобильник и тот сдох, сел аккумулятор.

– И как ты тогда?

– Как всегда. Попался дальнобойщик сердобольный.

Я с облегчением выдохнул.

– Вот видишь, все обошлось.

– Да. Всего-то пара выбитых зубов.

– Боже.

– Ничего, мужик еще накатает себе на вставные челюсти.

– Извини, – мне было крайне неловко, – но ты же понимаешь, мы заняты были, сама же понимаешь.

– Я понимаю, что когда умру, то за окном будет такой же дождь, – харкнув, она отключилась.

Да, кстати, как раз шел дождь.

В обед я побежал в кафе. Этот вопрос жег меня, он не давал мне покоя. Я решил поговорить с Антоном. Он – модный эксперт, к тому же живет от моей работы недалеко.

В кафе Антон пил зеленый чай, я ел лапшу с сыром, мы обсуждали, мог ли Андрей, покойный портняжка, быть тем самым большим талантом, о котором печалилась Лиза.

В том и состоял мой главный на сегодня вопрос. С ним я проснулся, с ним и дальше зажил.

Что на самом деле делал Андрей?

Накануне Лиза говорила, что покойник имел исключительный дар, и это соображение меня заинтересовало. Сам я ничего, кроме наивной дурости и трудолюбия, в нем прежде не видел, и теперь – если Лиза права – не хотел повторять своей ошибки.

Тяжело, оказывается, понимать, что талант умер, а ты в его биографии отличился только тем, что иногда над ним измывался.

Сидя в кресле в кафе, Антон смотрел то в окно, забрызганное дождем, то на свои отполированные ногти, подстриженные странным, угловатым образом; еще он пощипывал себя за бородку; еще он трогал за шелковый красный шарф, потоком крови разлитом по плечам.

Он говорил вежливое, но отчетливое «нет».

– Но у него были идеи, были эскизы, – все настаивал я.

– А коллекции у него были? – спросил Антон таким тоном, что отвечать, в общем-то, не было нужды.

Нет коллекции, а значит, нет и модельера – в шуршащем мире моды, где Антон служил экспертом, все было только так.

– Вы понимаете, – мы были на «вы», хотя встречались не раз и говорили о всяком, – Платье только тогда становится платьем, когда его носят, – в слово «платье» Антон вкладывал какой-то особый смысл, мне непонятный, – Платье требует наполненности.