Книга Эволюция Кэлпурнии Тейт, страница 48 – Жаклин Келли

Тревис тут же придумал им имена – Реджи, Том Турка и Лавиния. Он часы напролет проводил с индюшками, чистил им перья палочкой, общался с ними, сидя в пыли, лопотал что-то по-индюшиному. И они к нему привязались, в своём загончике ходили за ним по пятам.

Слепоглухонемая Хелен Келлер сообразила бы, к чему дело идёт, а вот родителям было невдомёк.

Тревис ни о чём таком даже не думал, пока в начале ноября мы с Виолой не пришли посмотреть, как поживает будущий ужин. Тревис сидел на пеньке с Реджи на коленях, о чем-то с ним болтал и кормил его кукурузными зёрнами прямо изо рта. Брат поднял голову и увидал Виолу.

– Что ты тут делаешь?

– Радость моя, надо глядеть правде в глаза. Где там остальные, мне надо на них полюбоваться.

– Уходи отсюда, – голос тоненький, но решительный. Никогда не слышала у него такого тона. – Уходи немедленно.

Виола отправилась прямо к маме.

– С мальчиком надо что-то делать. Он к этим индюшкам не на шутку привязался.

Мама отправилась к папе и сказала:

– Может быть, стоит перепоручить индюшек Альберто?

Папа вызвал Тревиса на разговор:

– Малыш, нельзя так привязываться к домашним животным. Мы живём на ферме, и ты уже слишком большой для таких глупостей.

Тревис отправился ко мне.

– Они мои друзья, Кэлли. Как же их можно есть?

– Тревис, мы всегда едим индюшек на День благодарения. Их для этого и растят. Ты же знаешь.

Он уже чуть не плакал.

– Друзей есть нельзя. Что я скажу Реджи?

– Наверно, не стоит обсуждать это с Реджи. Так будет лучше.

– Наверно, – голосок такой грустный-грустный.

Наутро я сидела на кухне с Виолой и смотрела, как она месит тесто для хлеба. Мускулы так и ходят, работа кипит.

– Ну, давай вываливай, – вдруг сказала она. – Что у тебя на уме?

– Ты это о чём?

– У тебя всё на физиономии написано. Прямо на лбу.

Неужели все на свете могут читать мои мысли?

– Виола, я про День благодарения. И про Тревиса. Что с ним делать? Он этого не вынесет.

– Я поговорила с твоей мамой. – Она досы́пала муки в тесто. – Она поговорила с твоим папой. Моё дело сделано. Если у тебя есть план, давай вываливай.

– Зачем ему поручили ухаживать за птицей? Полная глупость.

– Не моя идея.

– Разве его очередь? – я пересчитала братьев на пальцах. – Смотри, в прошлом году это был Сэм Хьюстон, за год до того Ламар, значит, в этом году была очередь… была моя очередь.

– Именно так, малышка.

Я подумала, подумала и пришла к выводу, что не надо было меня пропускать. Лучше я, чем Тревис – теперь, когда я перегорела в горниле Научного Метода. Иногда живые существа умирают ради науки, чтобы она двигалась вперёд, иногда они умирают ради Дня благодарения. Я это знала. У меня бы получилось.

Наверно, получилось бы.

На следующий день я поймала Тревиса, когда он, покормив птичек, спешил домой.

– Представь себе, что это куры. Мы же всё время едим кур, так что вообрази, что они не индюшки, а куры. Ты же за кур не переживаешь.

– Никакие они не куры. Они отзываются на имена. Они меня ждут каждое утро.

– Я знаю, что они не куры, но, если ты будешь думать о них, как о курах, станет легче.

Взгляд, полный сомнения.

– Или представь себе, что это Полли. Ты же не любишь Полли. (Никто не любит Полли.)

– Я боюсь Полли. А индюшек не боюсь. Они ручные.

– Тревис, пойми, пожалуйста. И перестань всё время с ними играть. Я не шучу.

Два дня спустя Реджи сбежал из загончика, каким-то образом протолкнув свою жирную тушку через маленькую дырочку в углу.

Трудно поверить в счастливую случайность, но Тревис стоял на своём и категорически отрицал соучастие в побеге. К несчастью для брата и для Реджи, на следующий день ранним утром глупая птица была тут как тут, ждала у загородки – завтрака и долгожданной встречи с другом. Я сама не видела, но Ламар утверждал, что Тревис разревелся и попытался прогнать индюка в близлежащие кусты. Но Реджи желал сладкой жизни и вовсе не помышлял о свободе. Альберто было поручено заделать дыру, папа лично осмотрел загон, после чего последовал второй разговор с Тревисом, на этот раз за закрытыми дверями.

Праздники приближались, и на братишке лица не было.

В полном отчаянье я пошла к Гарри – всё без толку.

– Мы все через это прошли, – только и сказал старший брат.

– Да, но никто им не давал имён. Ты же видишь, как ему плохо.

– Ты понимаешь, что мы пропустили твою очередь.

– Ага.

– Это я уговорил папу.

– Ты? Зачем?

– Нам обоим казалось, что тебе будет тяжело.

– Глупость какая. Бедный Тревис с ума сходит, а до этого никому нет дела.

– Ну и что ты предлагаешь? – вздохнул Гарри.

– Ничего не предлагаю. Вот тебя и спрашиваю.

– А с дедушкой ты не говорила?

– Немножко боюсь. Он верит в выживание приспособленных. А эти индюки, кажется, приспособлены только к ужину на День благодарения.

Уж кто только не пытался с Тревисом поговорить, но он проводил всё больше и больше времени с индюками.

Через пару дней я зашла в гостиную, где шила мама, и объявила:

– У меня есть идея. Гениальная. Как насчёт окорока на День благодарения?

– Окорок – на Рождество. – И она оглядела потрёпанный манжет.

– А почему не съесть окорок дважды? Что тут плохого?

Тревис поросят тоже любил, но, к счастью, никто из последнего помёта не удостоился собственного имени.

– Я не собираюсь портить праздник из-за того, что Тревису слишком полюбились какие-то птицы.

В домашних делах последнее слово всегда за мамой, и обжалованию оно не подлежит, но я всё равно внесла следующее, довольно-таки жалкое предложение.

– Может, обменять наших индюшек на какихто других? В таком случае ему не придётся есть свою птицу.

– Слишком много от него хлопот, – вздохнула мама. – Хорошо, но они должны быть такого же веса, ни фунтом меньше. Пришли его ко мне, я ему сама скажу.

Я обнаружила, что Тревис снова сидит в пыли, а рядом Реджи, Том Турка и Лавиния.

– Иди сюда, мама зовёт.

– Хочет про птичек поговорить? – он прямо засиял. – Про моих птичек? Разрешит мне их оставить? Правда разрешит?

И он вприпрыжку побежал к дому.