Книга Тайная история Марии Магдалины, страница 86 – Маргарет Джордж

— Уж мне ли не знать тебя, сынок.

Потом родственники продолжили разговор о других вещах, которые, по их мнению, могли интересовать его, например о недовольстве иудеев Иерусалима Пилатом, но Иисуса куда больше интересовали повседневные дела. Как весенние посадки? Собирается ли кто-нибудь в нынешнем году в паломничество в Иерусалим? Много ли было заказов для мастерской? Ярма для пахотных быков всегда пользовались спросом в это время года.

Только за ужином семья Иисуса наконец обратила внимание на Марию, хотя та предпочла бы остаться незамеченной, даже невидимой, и послушать других, а не отвечать на болезненные вопросы. Увы, собеседники проявили любопытство.

— Ты живешь в Магдале? Ты дочь Натана? Разве ты не замужем? Где твой муж? Он знает, что ты здесь? Ты возвращаешься завтра?

Мария пыталась отвечать на эти вопросы, но оказалось, что сделать это честно и откровенно не так-то просто. У нее не было желания пересказывать историю о демонах и о том, как ей пришлось удалиться в пустыню, или обсуждать Иоиля или Элишебу; казалось неправильным говорить о них сейчас, когда сам Иоиль не знал, что с ней стало. Но и лгать Мария не хотела — во всяком случае, в присутствии Иисуса.

— Мария отправилась в паломничество к святому месту из-за болезни, — вступил в разговор Иисус. — Ее молитвы о здравии были услышаны, и она вернется домой после Шаббата. Хочет сперва отдохнуть и собраться с силами, чтобы к ее возвращению исцеление произошло окончательно.

Мария была ему несказанно благодарна все прозвучало убедительно, правдоподобно и без нежелательных подробностей.

— Как хорошо, что Бог услышал твои молитвы, — промолвила мать Иисуса — Представляю себе, каким облегчением это стало для тебя.

«Боюсь, этого ты себе представить не можешь» — подумала Мария.

— У нас у всех есть молитвы, затрагивающее такие болезненные глубины нашей души, что кажется чудом получить на них ответ, — продолжила мать Иисуса.

Она дружелюбно взяла руки Марии в свои, и та, приглядевшись, поняла, что годы не лишили лицо женщины прежней прелести, пусть даже вокруг глаз и образовались морщинки. Единственное, что оставалось Марии, — это молча кивнуть. Похоже, что мать Иисуса понимала ее очень хорошо, наверное, и сама она имела свои тайны. Иначе откуда бы взяться такому сопереживанию?

Скромный ужин быстро подошел к концу, со стола убрали, и, поскольку уже смеркалось, все вышли наружу по деревянной лестнице, поднялись на огороженную крышу, где имелись подстилки и скамьи, и присели, чтобы несколько мгновений полюбоваться появлением первых звезд на быстро темнеющем небе.

— Благодарение Богу за еще один день, — неожиданно возгласил Иаков, — и да поддержит Он нас в ночи.

Потом он склонил голову и, казалось, погрузился в молчаливую молитву. Жена последовала примеру мужа.

«Похоже, — подумала Мария, — этот Иаков в семье Иисуса все равно что Илий в моей. Интересно, а кто у них будет за Сильвана?»

Она украдкой посмотрела по сторонам, но не решила для себя этот вопрос. При мысли об Илие и Сильване Мария ощутила острый приступ тоски по дому. Как я могла покинуть их, оставить семью, даже на некоторое время, чтобы последовать за Иисусом? Возможно… Возможно…

Мария украдкой бросила взгляд на Иисуса. Там, в пустыне, решение следовать за ним казалось единственно верным, но здесь, в кругу семьи, он уже не завораживал до такой степени, и у нее стали появляться сомнения: не совершила ли она ошибку?

После наступления темноты мать Иисуса проводила Марию в комнату, где прежде, до того как они вышли замуж и покинули дом, жили Лия н Руфь. Там ее ждала аккуратно застеленная узкая кровать с ременным плетением под матрасом. Чистота и ухоженность, домашний уют подействовали на нее умиротворяюще, создавалось впечатление, что в этом доме, как и в остальном мире, все хорошо.

Синагога была битком набита. Близился Песах, в такие дни все иудеи, а прежде всего те, кто стремился, но не мог совершить паломничество в Иерусалим, проявляли особое благочестие, ревностно исполняя обряды и посещая молитвенные собрания. Из дома Иисуса все вышли вместе, но в синагоге разделились — мужчины, и Иисус в их числе, заняли места впереди, а Мария и мать Иисуса отдельно, на женской стороне.

Служба проходила по заведенному порядку. В первой части читалась Тора, сначала на иврите, а потом в переводе на арамейский, затем следовали сезонные молитвы и прошения, после чего по обычаю приходило время «последнего урока». Каждый из прихожан мог по своему выбору огласить стихи — самое большее три — из книг любого пророка и сопроводить чтение собственными комментариями, поведав о своих размышлениях над святыми строками. Когда дело дошло до этой части службы, Иисус направился к кафедре.

Он шествовал спокойно, не торопясь, но и не мешкая, занял место на кафедре и нашел стих в развернутом на нужном месте свитке. Цитировать священные тексты по памяти не дозволялось, и Иисус, повинуясь обычаю, смотрел на папирус, хотя наверняка помнил стих наизусть.

— Итак, пророк Исаия сказал… — начал он, обведя взглядом ждавших продолжения верующих. — «Дух Господа Бога на Мне, ибо Господь помазал Меня благовествовать нищим, послал Меня исцелять сокрушенных сердцем, проповедовать пленным освобождение и узникам открытие темницы, — Все слушали в благоговейном молчании, стих этот был хорошо известен и любим многими. — Проповедовать лето Господне благоприятное и день мщения Бога нашего, утешить всех сетующих». [42]

Иисус умолк и аккуратно свернул свиток. Теперь должна была последовать небольшая проповедь. Все ждали.

— Сегодня сие предречение исполняется, — заявил Иисус и обвел взглядом помещение.

Некоторое время присутствующие ошеломленно молчали, не зная, как реагировать на подобное безответственное заявление, ведь процитированный стих относился к приходу Мессии, к наступлению времени избавления.

— Как это исполняется? — прозвучал наконец из темной глубины чей-то язвительный голос. — Что-то я не вижу никаких знаков и знамений.

— Знамения грядут, — уверенно промолвил Иисус, держась руками за кафедру и устремив взгляд на собравшихся. — Сегодня сему положено начало, и ныне настал первый час.

Зал разразился возмущенными восклицаниями.

— Эй, умник, разве ты не сын плотника Иосифа? Твое дело — плотницкая мастерская. Почему ты берешь на себя смелость судить и вещать о пророчествах?

— Потому, — ответил Иисус, — что исполнять сие пророчество предстоит мне.

На мгновение в зале вновь воцарилось молчание, но на сей раз откровенно враждебное.

Наконец какой-то старец встал и дрожащим голосом вопросил;

— Сынок, что ты имеешь в виду? Как ты собираешься исполнять пророчество?

В голосе его звучала глубокая печаль, как будто он явился свидетелем непозволительного святотатства, но считал, что все еще можно исправить быстрым покаянием.