Книга Хьюстон, у нас проблема, страница 11 – Катажина Грохоля

– Я спрашивала, ты действительно не хочешь, чтобы я пришла?

Если она придет – я убегу из дома.

– Нет, мам, понимаешь, это такая мужская вечеринка, будут только ребята…

– А Марта? – подозрительно спросила матушка.

– Марта… она уехала… – устало ответил я.

– В твой день рождения?!! – в голосе матери послышалось такое безграничное возмущение, смешанное с презрением и отвращением к женщине, которая посмела оставить ее сына в столь знаменательный день, что мне даже сделалось приятно.

Я не сказал матушке о Марте до сих пор, как-то случая не было, а потом – не мог же я рассказать ей, почему выгнал Марту из своего дома.

Так что для матери версия, что Марта меня бросила, будет в самый раз. И было бы правильно немедленно ей об этом рассказать – хватит с меня уже вопросов о Марте и глупого вранья, но я пытался избегать этих разговоров, как мог, – потому что все равно в результате абсолютно любого разговора и попыток объяснить матери что-нибудь все заканчивалось тем, что я оказывался виноватым. А в этом случае все было совершенно, целиком и полностью наоборот.

– Она вынуждена была. По работе.

– И ты не перенесешь празднование на другой день?

– Мама, это никакое не празднование, просто придет пара моих друзей – и все.

– Не хочу тебе мешать, милый, – ответствовала моя матушка.

– Мама, ты никогда мне не мешаешь, – снова гладко соврал я, – но сегодня действительно будут только Джери и Толстый, в твоем присутствии они чувствовали бы себя скованно, понимаешь?

– Наверно. Тогда я в воскресенье приготовлю какой-нибудь праздничный обедик, ты тогда завтра не приходи, милый, а приходи в воскресенье.

Перспектива стирки отдалилась, а ведь мне уже реально нечего было надеть. Не буду же я вручную стирать полотенца, постель и свитера с рубашками – а они уже настоятельно требуют стирки, а в стирке моя мать не знает себе равных. Да и к тому же она наверняка не станет стирать в воскресенье – она же традиционалистка.

Хотя так ей и правда удастся сделать приятно.

И так удобнее.

В том числе – и мне.

– Хорошо, увидимся, – сказал я. – До встречи.

– Целую тебя, милый, и Геракл тебя тоже целует, – сообщила матушка и повесила трубку.

Геракл.

Геракл меня целует в мой день рождения.

На каком свете я живу?

Я посмотрел на телефон. Ничего удивительного, что никто мне не звонил, – мобильник был разряжен. Мертвее мертвого, как мой аккумулятор в декабре, как политик после неудачных выборов. Я поставил его заряжаться и прилег на диван.

* * *

Четыре года назад мать была на моем дне рождения. Вместе с дядюшкой, своим братом, мои крестным отцом. И со своим любимым сыночком Гераклом.

Мамуся и собачка Гераклик.

Гераклику тогда, как сейчас помню, было три месяца от роду, он умещался на ладони и был вредный, как будто ему было по меньшей мере пятьдесят лет. Песик любимый, мамочкина прелесть, – он сидел в сумке, которую моя экономная мать приобрела специально для него, розовой, с блестками и окошком! Я неудачник. Люди в жизни такого не видели. С окошечком, чтобы собачка могла смотреть на мир.

Как видно из хранящихся в мамочкином альбоме фотографий, у той коляски, в которой меня возили, никакого окошечка не было, меня возили, укутанного в одеяло так, что только нос торчал. А у этого пса есть окошечко, чтобы ему не было скучно. Вот не знаю – все люди на старости лет глупеют или только моя матушка?

Которую я все равно люблю.

Ну вот, Геракл тогда приехал на мой день рождения со своей, то есть моей, матушкой, и матушка заявила:

– Мой Гераклюня должен видеть мир вокруг, чтобы у него не было стресса!

А я вот, мать его, до сих пор в стрессе, когда смотрю на мир!

Ненавижу этого сукина сына. Все бабы, включая Баську, с которой я тогда был, вокруг него раскудахтались.

Мамуля, помимо этой псины в сумочке, привезла мне еще в подарок альбом, который делала специально для меня в большом секрете: маленький Иеремушка на пляже, Иеремушка на папе, Иеремушка в пеленках, какой красивый, посмотрите, Иеремушка в садике, Иеремушка на коленях у Санта-Клауса, взгляд как у перепуганного кролика, Иеремушка на первом причастии, во втором классе, с третьей любовью, с четвертым зубиком, пятым колесом, шестым чуством, седьмым чудом света… и так далее…

И все, разумеется, этот альбом разглядывали и эти идиотские подписи читали.

– Вот Букашке вырвали зубки, посмотрите, ну и выражение лица!

– А тут Букашка боится, что потерялся, ой, ты, кажется, потом даже расплакался.

– А тут была такая жарища, а шапочку с собой не взяли, пришлось тебе трусики на головку надеть, чтобы солнечного удара не случилось у ребенка.

– А это Букашечка испугался верблюда в зоопарке!

– А это Букашка думает.

И я на горшке.

И я заплаканный.

И я яйцами кверху.

Смеху было в тот раз немерено, матушка была на седьмом небе, все друг у друга альбом из рук вырывали, а я мечтал провалиться сквозь землю.

И когда увидел свой снимок в коляске, в которой никакого окошка в помине не было, – я подумал про себя, что этот пес живет лучше, чем я когда-либо.

После забавных воспоминаний о том, чего я не делал, что делал, когда делал, а когда перестал это делать, мы перешли на вопросы мартирологии: а это твой отец, который тебя так любил, тут вы с отцом возитесь, это в зоопарке с папой, тут на авиасалоне, а это папочкины похороны.

Очень по-родственному было. И весело.

Дядюшка ужрался на балконе вместе с Джери, который вообще-то редко напивается, но пожилому человеку, вероятно, не мог отказать, и матушка начала уже переживать по этому поводу, потому что на том же самом вышеупомянутом балконе, куда все выходили покурить, дядюшка начал обхаживать Баську.

Баська была отличная девушка, но у нее был один недостаток – она очень хотела меня захомутать, а я хомут на шею вешать никак не хотел, и в связи с этим возникали у нас всякого рода сложности и недоразумения.

Быть вместе – да, почему бы и нет, но зачем обязательно все усложнять? Декларировать? Я что – Соединенные Штаты? Да и Соединенные Штаты создали Декларацию независимости, а Баська совершенно отчетливо имела в виду как раз таки зависимость.

Как бы то ни было, дядюшка начал там с ней любезничать, велел ей называть его «дядя» – а Баська и рада, ведь он ей сказал, что он ей типа уже почти родня. Меня вызвали на балкон, и дядюшка очень строго вопросил, когда я собираюсь жениться. Баська на седьмом небе от счастья, я – в третьем кругу ада. И ответил честно, что никогда.