Онлайн книга «Хьюстон, у нас проблема»
|
– Тогда я буду за паном. * * * Что за мир, что за жизнь… И матушка еще говорит, что я изменился. Я просто вырос. И вижу, что жизнь – это одно большое говно. Чем человек старше – тем умнее. Но я, конечно, этого ей не скажу – потому что она моя мать. А мать, как известно, у человека одна. – Тебя просто не узнать, правда, Геракл? Геракл не подтверждает и не отрицает. Он меня просто не выносит. Всегда, когда я прихожу и, чтобы сделать матери приятное, разумеется, только поэтому! – пытаюсь его погладить, он убегает и пищит, как будто я с него шкуру снимаю. Я знаю, что чихуашки очень нервные, – мне мамуля об этих «чудных, мимимишных малюськах» все рассказала. Единственной их защитой является этот вот жалобный писк. Когда я первый раз услышал этот визг, который из себя исторг Геракл, – я был уверен, что случайно раздавил его дверью от кухни. Но нет, на самом деле песик только выражал протест – он просто не желал оставаться в кухне один. Нет, иногда он, конечно, ко мне подходит – вот штаны у меня, например, зашиты, потому что он схватил, когда я не видел, меня за штанину, – но с одной единственной целью: чтобы что-нибудь мне разорвать, разодрать, вывернуть наизнанку. – Милый, он тоже чувствует, что ты не счастлив. Это просто его способ обратить на себя твое внимание. Вот хрень! Мама в последнее время стала такую чушь пороть подчас… – Приезжай, милый, завтра к семнадцати. Понятно, что придется ехать, ведь не поеду – обидится. Что ж творится-то… * * * Ну и само собой. Приезжаю уставший, в чем есть, с очередного вызова к каким-то идиотам, которые не знают, как пользоваться пультом, а отвалить за телевизор шесть кусков могут себе позволить, вхожу к матери в квартиру – а она наряженная, накрашенная, стол накрыт, и за столом сидят какие-то пожилые люди, а во главе стола – девушка, которую я вижу первый раз в жизни, на столе вино и праздничное угощение. Я впадаю в панику, мозг у меня начинает лихорадочно работать: сейчас весна, значит, это не день рождения, день рождения у матери точно где-то осенью… и не именины – ее Юстина зовут, а у Юстины именины тоже осенью… об именинах я помню! Но сейчас-то что? – А вот и Иеремиаш, – говорит матушка, как будто открывает третью пол-литру. Я стою в дверях, в рабочей одежде, и выгляжу здесь удивительно некстати – прямо не пришей рукав… и конечно, от этого краснею. – А это мои друзья из Канады, Крыся и Вацлав. И их дочка, Инга. Поздоровайся, милый, – командует матушка. Я бы и рад поздороваться, но на такие фразы мой организм реагирует всегда одинаково – как бык на красную тряпку. Теперь я не хочу с ними здороваться, а хочу дать им пинка и отправить их туда, где раки зимуют. Но, разумеется, я вежливо кланяюсь господам из Канады и девице из Канады, чувствуя себя Гераклом, который бегает вокруг меня и задирает ко мне свою морду, – он так же вот вежливо лапку подает гостям, и те смеются всегда. – Ты помнишь Ингу? – матушка обнимает меня за талию, что я ненавижу. Улыбаюсь. Киваю головой. Я не помню эту девушку, я ее никогда не видел! Худенькая, примерно моего роста, зубы заграничные, белые как снег. – Да ты не можешь ее помнить, ты же был… погоди-ка, погоди-ка… ты старше Инги на полтора года, значит… – Инге было шесть месяцев, когда мы уехали, – подхватывает разговор мать девушки и сияет улыбкой. Ну конечно, я должен был ее запомнить! Мне же было уже два года. Это возраст, когда любой шестимесячный младенец каких-то посторонних людей просто обязан врезаться тебе в память! – Смешно, – говорит этот забытый мною бывший младенец. – Я не помню. – Садись, Иеремушка, рядом с Ингой, мы только тебя ждали, – мать начинает суетиться и подавать на стол всякие вкусности. Пирог с грибами, свинина, запеченная с черносливом и изюмом, картофельное пюре, два вида салатов… А вот предупредить меня – это нельзя было. Я выгляжу среди них как солдат, сбежавший в самоволку. Неудачник. Я прекрасно понимаю, к чему все это. И не дам собой манипулировать. – Инга окончила факультет социологии и управления. И представь себе, она пробудет здесь целый год! – матушка улыбается как-то слишком широко. Это, видимо, новость, которая должна меня осчастливить! Год, Инга, социология! Да это просто изумительно! – И понимаешь, она ведь тут никого не знает, вот я и подумала, что ты с радостью поводишь ее по Варшаве, покажешь ей разные интересные места, Старувку… Понятно. Мне больше нечем заняться, как показывать какой-то незнакомой канадке красоты Варшавы. Музей Восстания обязательно должен ее заинтересовать и Старувка. Лазенки. Маршалковская. Потому что у них в Канаде ведь ничего подобного-то нет. Их города по сравнению с нами – это так, курятники, тьфу. Да наши скверики по сравнению с их национальными заповедниками просто огороды… Да нет, разумеется, Инга просто мечтала всю жизнь о самом прекрасном городе на земле – о нашей кошмарной Варшаве. Я ее на Волю свожу, чтобы она обязательно собственными глазами увидела помойки и загаженные газоны. И отсутствие мест для парковки. Я люблю Варшаву, правда. Это настоящая такая любовь, потому что у меня нет для нее никаких причин, если честно. В Варшаве тоже есть красивые места и уголки, если знаешь, где искать. Но Старувка?! Искусственная от начала и до конца? Заново отстроенный Королевский замок? Можно ее взять на Прагу, там атмосферно. Можно еще поехать на Жолибож, он красивый. Но прошу прощения, чем ее изумлять – ТЦ Blue City, каких в Канаде хоть половником черпай? Или, может, лестницей на Центральном, которую я, к тому же, могу и не одолеть? Мартирология отпадает – тут я пас. А музеи? Вот приехала бы она пару лет назад – у нас выставка импрессионистов проходила. – С удовольствием воспользуюсь, – говорит Инга, и ее совершенно не смущает неоднозначность этой кошмарной ситуации. – Мы сняли Инге квартиру, твоя мама нам очень помогла, спасибо тебе, Юся, огромное. Инга два года жила в Лондоне, так что уж в Варшаве сможет о себе позаботиться, правда ведь? Ой, неправда, дорогие мои. – Разумеется, а я помогу чем смогу. – Я тут не знаю каждого, – говорит Инга. – Но скоро узнаю. – Не знаю тут никого, – поправляет ее ласково мать. Инга в отличие от меня выглядит просто шикарно. И по-польски она говорит вполне хорошо, а ведь это польский – я впечатлен. В конце концов, можно ее отвести в Национальный. Правда, после Британского музея она, конечно, вряд ли будет поражена и ошеломлена масштабом. |