Книга Меч Ислама. Псы Господни. Черный лебедь, страница 35 – Рафаэль Сабатини

По окончании торжества он отправился обнять свою мать в ее черно-белый мраморный дворец, где она в волнении ждала сына. Там он нашел своего друга Сципиона де Фиески, исполненного нетерпения. Сципион все эти месяцы не сидел без дела. Имея вкус к интригам и побуждаемый честолюбивыми амбициями своего рода, он усердно пытался размягчить почву, на которой твердо зиждились влияние и власть Андреа Дориа. Приготовления были закончены, и он счел, что пришло время посвятить в свои планы Просперо Адорно.

Он слышал, как, впрочем, и вся Генуя, о примирении и союзе через помолвку Просперо Адорно с племянницей Андреа Дориа. Но Сципион ни на миг не позволил себе поверить ни в примирение, ни в свадьбу. Он считал, что понимает причины, по которым род Дориа ищет примирения с тем, кто внезапно стал кумиром народа, и побуждения, способные заставить Просперо поощрять это примирение. Изощренный ум Сципиона полностью одобрял такую стратегию, и с тем большим пылом, что она, как он полагал, обеспечивала ему ценного союзника для осуществления его собственных планов. Горькое разочарование постигло его при виде Просперо, разгоряченного приветствиями и поздравлениями, багрового от волнения и сверкающего глазами.

Монна Аурелия обняла сына нежными тонкими руками.

– Ты счастлив, дитя мое? – спросила она.

Поцеловав ее, Просперо подошел к другу и протянул руку. Он усмехнулся.

– Все это было бы очень забавно, не будь так утомительно.

– Забавно?

– Голоса, выкрикивавшие сегодня приветствия, в прошлый раз требовали нашей крови. Разве это не смешно?

Сципион не знал, что и сказать.

– Позволь посоветовать тебе, друг мой, воспользоваться таким настроением народа, прежде чем оно изменится. Сегодня генуэзцы принадлежат тебе. Это твой шанс.

Лицо Просперо осталось непроницаемым. Он проводил мать к ее креслу, стоявшему возле небольшого столика из эбенового дерева, инкрустированного купидонами слоновой кости. Они находились в маленькой комнате огромного дворца, которую мать отвела лично для себя. Комната была задрапирована узорчатой тканью цвета слоновой кости, нежно переливавшейся, когда луч света падал из витражного окна с изображением святого Михаила. Просперо усадил мать в кресло, сам уселся на стул у нее за спиной и взглянул снизу вверх на Сципиона, оставшегося стоять.

– Шанс на что?

– На что? – повторил Сципион. – Генуэзцы принадлежат тебе. – И он многозначительно добавил: – Ты должен повести их за собой. Ты их кумир.

– Возможно. Но сейчас не время. Трудно представить себе более неподходящий момент. Император прибывает через два дня. И я должен преподнести ему революцию?

– Что ж, при хорошем руководстве все можно закончить в два дня. Средство в моих руках.

– Средство для чего?

– Для избавления от этих проклятых Дориа.

– Так просто от них не избавишься. Никогда еще положение Андреа Дориа не было так прочно, как сейчас. – Просперо покачал головой. – Нет, сейчас определенно не время. Это рискованное предприятие обречено на провал.

Сципион вышел из себя.

– Так оно и было бы. Но я хорошо подготовился и решился на это не без помощи французов.

– Так я и подумал, когда ты заговорил о средстве, имеющемся в твоих руках. Но лично я предпочитаю императора. Вот почему я не хочу преподнести ему революцию, когда он прибудет сюда.

– И тебя устраивает служение ему?

– Меня не устраивает служение Франции, чего не избежать, если она поддержит нас. Мой дом будет служить Генуе и Адорно, и это больше по нраву императору.

– А как же Дориа? – закричал Сципион, доведенный до белого каления хладнокровием Просперо Адорно. – Разве император не поддерживает его? Разве адмирал не восхваляет Карла Пятого?

– Именно поэтому мы должны рассеять иллюзии императора. Прежде чем уничтожить Дориа, мы должны лишить его поддержки императора. Пусть он сам убедится, что слава этого человека – миф, каприз фортуны.

Сципион изменился в лице. Его глаза засверкали гневом.

– И сколько на это потребуется времени?

– Не знаю, Сципион. Но скоро только сказки сказываются. Наберемся терпения. Возможно, оно не подвергнется слишком тяжелому испытанию. Мы собираемся выйти в море против турок. Война способствует как утверждению, так и падению авторитетов.

– Слишком многое отдается на волю случая. Предположим, предстоящая война ничего тебе не принесет. Или твоя репутация будет подмочена, и влияние, которое ты можешь сейчас оказывать на народ, сойдет на нет. Что тогда?

– Я не пророк. Я не могу предсказывать будущее. Но я могу судить о настоящем и еще раз повторяю тебе: сейчас не время.

– Да, ты уже это говорил. – Сципион потерял самообладание. – Ты даже не потрудился спросить, что это за средство, о котором я говорю. Послушай, Просперо. У меня есть три сотни французских кавалеристов в Лаванье, которые и станут лезвием нашей секиры.

– И где они?

– Здесь, в твоем распоряжении. Простой народ – сам по себе уже оружие в твоих руках. И такого случая может больше не представиться. Стоит тебе лишь рассказать о своих обидах, потребовать мщения за смерть отца, и народ поддержит тебя, героя дня. С французами в качестве ударного клина мы возьмем штурмом дворец Фассуоло, и с властью Дориа в Генуе будет покончено.

– А после этого мы сядем и будем ждать, когда император отомстит за господина Андреа. Ты видишь только одну сторону медали. Нет, нет, Сципион. Прежде чем пытаться свалить герцога Мельфийского, я удалю императорский щит, который прикрывает его.

В отчаянии Сципион повернулся к монне Аурелии и, страстно воздев руки горе, стал молить ее попытаться воздействовать на сына. Но на этот раз монна Аурелия была полностью согласна с Просперо.

– Мне кажется, я понимаю его, – сказала она. – Верьте мне, Сципион, мой сын знает, что делает. Он предлагает действовать медленно, но верно. Поверьте ему, как поверила я.

– Поверить ему, – эхом откликнулся Сципион, и его красивое лицо еще более омрачилось.

Он был расстроен крушением всех своих надежд на революцию: человек, способный повести за собой народ, друг, в чьей поддержке он в глубине души никогда не сомневался, не пошел за ним. А ведь он приложил столько усилий! И внезапно в его сознание закралось подозрение. Он стоял перед Просперо выпрямившись, уперев руки в бедра. Его прекрасные темные, пылающие гневом глаза смотрели на друга, что оставался совершенно невозмутим.

– Ты откровенен со мной? – спросил он.

– А у тебя есть основания думать иначе?

– Прежде у тебя не было причин хитрить.

– Не думаю, чтобы это доставило мне удовольствие. Но это несущественно. О чем ты хотел меня спросить?

– О твоем союзе и о женитьбе. Я понимаю, почему ты на это согласился. По крайней мере, надеюсь, что понимаю. Мне кажется, я знаю тебя достаточно хорошо. Я полагал, что ты пошел на это, чтобы успокоить их, пока ты будешь ковать мечи. Но теперь, когда пришло время действовать, ты отказываешься. И я спрашиваю себя, не ошибся ли я в тебе? И я спрашиваю себя… – Он умолк, потом жестко добавил: – А не ведешь ли ты двойную игру?