Книга Бегство от Франка, страница 22 – Хербьерг Вассму

Но в этот вечер луны не было и было студено, поэтому мы зашли в кафе. За нами с улицы потянулся сырой воздух. Я чувствовала его сквозь сиденье стула и сквозь одежду. Фрида положила мобильник на стол перед собой.

— Пожалуйста, убери его куда-нибудь в другое место, — с тревогой попросила я.

— Ты не только отказываешься выходить из дома, теперь ты уже косо смотришь даже на телефон. У тебя загнанный вид. Что тебя так тревожит? — воскликнула она.

— Как думаешь, Франк попросил банк проследить за операциями на моем счете? — спросила я.

— Ты поэтому без конца оглядываешься? Тебе кажется, что немецкая полиция вот-вот позвонит нам в дверь? Что это только вопрос времени? — Она вздохнула.

— Франк наверняка пришел в отчаяние, узнав, что потерял свои деньги.

— Хочешь помочь ему?

— Нет, но рано или поздно он отыщет меня.

— И что с того? Если он и приедет, то уж, конечно, без жены. Вот будет встреча! В глубине души ты об этом мечтаешь! Чтобы он отыскал тебя! Если не ради тебя самой, то хотя бы ради своих денег!

Я не люблю Фридины колкости, поэтому я промолчала.

— Откуда он может узнать, где ты? — продолжала она.

— Мы купили машину на мое имя. И плыли на Кильском пароме.

— Сама подумай. Как он объяснит, что положил на твое имя такую сумму, не взяв с тебя никаких гарантий? Думаешь, полиции есть дело до таких глупостей? У них там и так не хватает сотрудников. И вообще они ему просто не поверят.

— Он может рассказать все, как есть. Что хотел скрыть эти деньги. И что он очень близко знает меня. Может, тогда банк поможет ему проследить за моим счетом? Мне кажется, я видела его во время демонстрации.

— Если бы я тебя не знала, я бы сказала, что ты страдаешь манией преследования! — выпалила Фрида.

— Я не привыкла так жить! — жалобно сказала я.

— Ты вообще не привыкла жить, вот в чем твоя беда. И ты решила наконец-то попробовать, что это такое. Поэтому пойми, пожалуйста, что ты уже близка к нормальной жизни.

Фрида явно не желала принимать всерьез мою тревогу.

— Тебе надо бывать среди людей. Надо разговаривать не только о себе.

— Это не для меня. Я не знаю, о чем разговаривать с людьми, — буркнула я.

— Попробуй рассуждать логично. Ты хочешь, чтобы твои книги читали. Ты украла деньги своего любовника, чтобы пожить за границей. Так почему ты не можешь извлечь из этого хоть какую-то пользу? Почему отказываешься бывать среди людей? Не хочешь узнать, как они живут за пределами твоих вымыслов?

— Я не привыкла общаться с людьми, которые говорят по-немецки.

— Мы можем ходить туда, где тебе вообще не придется говорить ни с кем, кроме меня. В оперу. В театры. На концерты. В «Париж-бар».

— Мне нечего надеть, — сказала я, понимая, что это реплика из старого ролика, рекламирующего фирму женской одежды.

— Ты что, не можешь ничего себе купить? — спросила Фрида.

— Об этом не может быть и речи! На это нужно время и деньги.

— У Франка на это есть и то и другое, — усмехнулась она.

Надо было приготовить купленные деликатесы, и Фрида уже возилась на кухне. У меня вошло в привычку держать свое белье в морозилке холодильника.

Фрида, наконец, обнаружила мое безумное пристрастие к чистоте.

— Подозрительно, что ты начинаешь чесаться всякий раз, когда боишься, что у тебя что-то не получится. Ты просто сумасшедшая! — заявила она, словно это уже само по себе было преступлением.

— Я не хочу заразить кого-нибудь чесоткой.

Последний раз мазь для меня покупала Фрида. В какой-то аптеке в Митте, далеко от того места, где мы жили. Первый раз она принесла мне средство против вшей. Медицинские названия — это джунгли, вздохнула она, но храбро вернулась в аптеку и получила средство против этих паразитов. Antiscabiosom 25 %. Большой пузырек зеленой жидкости, производства Стартманн АГ. Гамбург. Совсем не то, что маленький тюбик, который мне продали в Осло. Немецкая основательность обязательно должна была подействовать. Так мне казалось. Это было несколько недель назад. Но все-таки у меня до сих пор случались рецидивы.

Я таскалась за ней по кухне. Хотя она и считала, что никакой чесотки у меня нет, мне требовался кто-то, кто принял бы участие в том духовном процессе, который происходит в человеке, когда он в чем-то сомневается.

— О’кей, сдаюсь. У тебя чесотка. Ты провела курс лечения, чтобы избавиться от этой гадости, значит, теперь ты никого не заразишь. Довольна? — сказала Фрида.

Но я не была довольна. Она говорила со мной, как с дурочкой или с ребенком. Поэтому я ей не ответила. И начала готовить наш любимый салат, а она жарила филе цыпленка. Но прежде я тщательно вымыла руки. Осмотрела их, вытерла бумажным полотенцем и бросила его в мусорное ведро.

Кроме салата-руккола, в нем был зеленый лук, томаты и мелко нарубленный имбирь. Заправлен он был белым перцем, винным уксусом и оливковым маслом. Я немного успокоилась, вспоминая необходимые ингредиенты и смешивая все вместе так, как я привыкла.

— Я понимаю, что тебе неприятно чувствовать себя прокаженной. Давай заключим мир? — предложила она через некоторое время.

— Давай, — согласилась я.

— В Осло ты мечтала о постоянном абонементе на концерты, но у тебя не было возможности купить его. А в Берлине ты будешь слушать Венский филармонический оркестр. Дирижер обаятелен до умопомрачения!

— Я видела его по телевизору, истинное дворянское благородство.

— В Англии дают дворянство всем подряд, там вовсе не обязательно быть связанным пуповиной с высшим классом. Но этот дирижер, безусловно, сэр, и способен держать в узде парней из Вены, — без всякого уважения заметила Фрида.

— Сколько банкоматов мы использовали в Берлине? — спросила я, когда мы купили билеты по кредитной карте.

— Опять начинаешь? Одним больше, одним меньше, какая разница.

— Не знаю, разумно ли оставаться здесь так долго?

— Если ты намерена продолжать в этом духе, так уж лучше самой явиться в полицию с повинной. Советую тебе сосредоточиться на концерте. Музыка! Можешь напевать про себя, можешь — вслух. Что угодно, — сказала Фрида.

Я не стала петь, приводя себя в порядок. На пятьдесят первом Берлинском фестивале мне предстояла встреча с Венским филармоническим оркестром и дирижером, которого я видела только по телевизору. В первом отделении программы стояла Вторая симфония Бетховена, во втором — Пятая.

Мы сидели в третьем ряду. Я — на двенадцатом месте.

Дирижер оказался ниже ростом, чем я его себе представляла после концерта по телевизору. В жизни люди всегда выглядят иначе. Они как будто сбрасывают с себя наши представления о них. Реальные люди в определенном смысле разрушают наши мечты о них. Волосы у него были не такие золотистые, как в телевизоре. Со стальной сединой. При этом освещении все казалось серым или черным. Он стоял спиной к залу, не считая тех мгновений, когда приходил и уходил. Дирижеры по нескольку раз выходят и уходят. Но этот вышел на сцену самоуверенно, с небрежной элегантностью. Эта рутина стала для него естественной. Все равно что много лет разгадывать кроссворд в одной и той же газете. Надо только привыкнуть, а там справишься с этим даже с похмелья.