Книга Бегство от Франка, страница 82 – Хербьерг Вассму

В эту минуту у меня в рюкзаке зазвонил мобильник. Я бросилась на него, словно хищник на дичь.

— Санне? Это Аннунген.

— Ох! — с облегчением вырвалось у меня.

— Я думаю, он поехал искать нас… Вскрытие показало, что он утонул. Он перелез через поручни. А может, его сбросили… — Голос ее слегка дрогнул. — Ведь их было двое. Теперь их допрашивают, но они все отрицают. Они говорят, что только разговаривали с ним в баре.

— Ты хочешь сказать, что их арестовали? Что они больше никого не могут преследовать? — с трудом проговорила я.

— Да, слава Богу! Но, к сожалению, слишком поздно. Это уже бессмысленно.

Она была совершенно права, и все-таки у меня появилось чувство, что я выбралась из старинного водолазного колокола. Наконец-то я получила достаточно кислорода и давление на мозг прекратилось.

— Надеюсь, сегодня их еще не отпустят? — спросила я.

— Нет, за ними числятся еще кое-какие грехи. Просто, их слишком поздно задержали… Я должна была заявить на них, хотя Франк говорил… — Голос у нее сорвался.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила я, помолчав.

— Это пройдет… Должно пройти! А ты? Ты уже едешь домой?

— Я в Бургосе.

— Где это?

— Испанское высокогорье, я еду к морю.

— Что ты собираешься там делать?

— Спать. Кроме того, я никогда там не была. Я живу сейчас почти что в соборе.

— Похороны будут завтра, — сказала она дрожащим голосом.

— Тебе страшно?

— Да. Но это пройдет. Мне бы хотелось, чтобы ты была здесь.

— В самом деле?

— Конечно. Моя сестра помогает мне с детьми, а свекровь ведет себя, как всегда. Но с ними поговорить я не могу. Они ведь не знали Франка. Не так, как мы с тобой.

Мне снова стало трудно дышать, и я не хотела, чтобы Аннунген это заметила.

— Спасибо тебе, — через силу проговорила я.

— Я хотела сказать тебе еще кое о чем… хотя и боюсь заплакать.

— Ничего страшного, плачь, если хочешь, — пробормотала я.

— После этих недель… Я хочу сказать… что все больше понимаю Франка. Понимаю, что он не мог от тебя отказаться.

— Спасибо! То же самое я могу сказать о тебе!

— И еще одно: я узнала тебя в тот раз, хотя ты выдавала себя за другую женщину. Ты знаешь… тогда, у окна в «Арлекине».

— Почему ты мне этого не сказала?

— С той минуты, как Франк дал мне твою книгу, я поняла, что это неспроста… Как я ни противилась, мне понравилась твоя книга. Я этого не сказала, потому что хотела отомстить. Но мститель я плохой. Скорее, я любопытна. К тому же ты оказалась хорошим другом.

— Я переведу тебе деньги, как только доберусь до банка, — сказала я. — А то, что уже потрачено, верну по частям.

— Не нужно никакой спешки. Я наняла людей продать весь антиквариат. Не хочу видеть эти проклятые вещи! Я все ликвидирую. А потраченные на эту поездку деньги можешь считать подарком от Франка.

— Спасибо. Но это неправильно, мы должны…

— И еще: не вздумай поселиться у моей свекрови. Она тебя заговорит. Там ты не сможешь написать ни строчки, — сказала Аннунген.

— Я уже думала об этом. Намерения у нее были добрые. Но я откажусь.

— Хорошо! Только после похорон. Пожалуйста!

— Все так плохо? — Я откашлялась.

— Гораздо хуже, чем я могла себе представить. Хотя я вообще не могла себе представить ничего подобного. Я никогда не думала, что Франк может вдруг исчезнуть… Во всяком случае, не дальше чем в Драммен или в Холменколлен. Не по-настоящему… Я много лет жила, ни о чем не задумываясь.

— Поговорим об этом?

— Ни за что! — Аннунген заплакала.

Мы заполнили паузу слезами. И обогатили Теленур, или как там эта телефонная служба называется в Испании, на несколько сотен крон.

— Позвони мне, если что случится! И если ничего не случится, тоже.

— Спасибо! Когда ты будешь дома?

Как ни странно, на нее я не обижалась за слово дом. Это в другой жизни меня раздражали такие вещи. Не могла я также попросить ее сохранить для меня мейсенского павлина. Я должна была принести его в жертву.

— Точно не знаю, может, через неделю. Я поеду на восток вдоль Бискайского залива через Страну Басков и дальше через Францию и Германию.

— Зачем тебе ехать через Страну Басков? Они там постоянно кого-нибудь взрывают и расстреливают.

— Не больше, чем в других местах. Это газеты хотят, чтобы мы так думали.

— Возвращайся домой целой и невредимой!

— Обещаю…

В то время, когда, вероятно, происходили похороны Франка, я ходила по ледяному собору, находившемуся в нескольких метрах от моей кровати в отеле. А когда вышла оттуда, то поняла, что не сумела обрести покорность пилигрима. Самым сильным ощущением был сейчас холод, а не благоговение и покой. Собор со своими готическими шпилями, украшенными причудливыми выступами, похож на еще не посыпанную сахарной пудрой пряничную крепость с овальными и круглыми окнами. Он стоял замороженный много веков. Не думаю, что ярость обычное состояние на похоронах. Но мне она была необходима, чтобы поддержать в себе жизнь.

Ни один человек в этом соборе не знал Франка. И чем больше я замерзала, тем сильнее была моя ярость. Я отказывалась примириться с действительностью! Франк не умер! Я хотела вернуть его немедленно по возвращении в Осло! Мы с Аннунген прекрасно поделили бы его между собой. Я была готова даже к такому компромиссу. Зачем было строить эти стены, если они не могут внять неистовым мольбам?

Я неслась по городу и не могла миновать реки, по-видимому, это был Арлансон. Довольно скромная речушка. Песчаные берега заросли полевыми цветами и кустарником, скамейки. Без особого желания я осмотрела статую Сида, великого сына этого города, чью биографию я даже не удосужилась прочитать. Установленный на цоколе рыцарь в седле с поднятым мечом и бородой, похожей на всклокоченную шкуру. Несомненно жестокий и безжалостный воин. Почерневший от старости и огороженный толстой цепью, прикрепленной к четырем бетонным тумбам. Словно власти опасались, что туристы или какой-нибудь другой сброд могут осквернить героя. Или засунуть многотонную статую в перекинутую через плечо сумку и уйти. За спиной Сида стоял высокий урод шестидесятых годов. Большой градусник под крышей показывал двадцать три градуса в тени. А у меня от холода стучали зубы.

К счастью, я нашла свободный столик на площади перед театром. Заказав кофе, я вытянула ноги так, чтобы на них падало солнце. Ветки деревьев надо мной были голые и сплелись друг с другом. Природа вынудила их срастись, стать сиамским близнецом со своим соседом. Обмениваясь почвенной влагой, они отказались от своей индивидуальности. Единственное, что у каждого дерева было свое, — это ствол и корни. И, словно этого было недостаточно, каждому дереву приходилось мириться с тем, что его соседи питаются привозными удобрениями и водой за счет чужой корневой системы, ослабленной тем, что его ветви срослись с ветвями соседей. Забавный способ обращения со свободным деревом. Прикованное к своему корню, оно одновременно служило тюрьмой для других деревьев, вздымая к небу общие ветви.