Книга Конец цепи, страница 45 – Фредрик Т. Олссон

Он размышлял о встрече, состоявшейся у него с группой серьезных мужчин в совещательной комнате.

И о женщине с американским акцентом, Жанин, которая хотела показать ему что-то, но не успела.

Но прежде всего он думал о Саре.

Они удочерили ее, но с первого мгновения воспринимали как своего собственного ребенка. И она сразу же стала настолько естественной частью их маленькой семьи, что для Вильяма и Кристины процесс адаптации к их новой жизни прошел абсолютно безболезненно, и только в тот день, когда они рассказали ей все, до них дошло, каким ударом стало это сообщение для ее еще неокрепшей юношеской психики.

Для Сары мир просто перевернулся с ног на голову от одной-единственной новости. Прозвучавшей из уст тех, кого она всегда считала своими родителями, но оказавшихся абсолютно чужими людьми, двух беззастенчивых лжецов, которые стояли, и улыбались ободряюще, и утверждали, что они любят ее, а за их спинами открылась огромная дыра из неизвестной действительности, существовавшая всегда, но которую они постоянно прятали, просто не рассказывая о ней.

Пожалуй, именно тогда она начала меняться.

Пожалуй, как раз это дало старт всему случившемуся потом, в результате чего он в конечном счете, заперев дверь в квартиру и включив на полную громкость музыку, под ее аккомпанемент залез в ванну с горячей водой.

Пожалуй.

Хотя он так никогда и не понял ее реакцию.

Он и Кристина были ее родителями, и для них ничего не изменилось. Для них она оставалась такой же самой, как и вчера, или неделю назад, или вообще в какой угодно день. Но для Сары все рухнуло.

И, стоя сейчас здесь, Вильям понял причину.

Сам ведь оказался примерно в той же ситуации, словно кто-то рассказал ему, что жизнь, которой он жил, не была его по-настоящему. Словно он только сейчас узнал, что его на самом деле усыновили, а он происходил совсем из другого места, и теперь уже не знал, кем был, или откуда появился, или что из всего вокруг соответствовало его представлению о нем.

Человеческий геном наполнен текстом.

Его собственный генетический код, и Кристины, и Сары, хотя она и не являлась его биологической дочерью, и парня с бычьей шеей, и Коннорса, и Франкена, и детей в парке, и дамы в магазинчике за углом, и геном всех людей на Земле. Наполнен одними и теми же зашифрованными текстами и почему?

Он закрыл глаза, отвернулся от окна, попытался избавиться от этих мыслей.

Настроиться на скептический лад, подвергнуть слова военных сомнению.

«Откуда, – спросил он себя, – мне знать, что это правда?»

Не шутка? Не ложь?

А вдруг речь шла о новой дымовой завесе с целью помешать ему понять нечто совсем иное?

Не исключено, даже вполне возможно. Он сел на кровать снова. Попытался вспомнить свои впечатления от предыдущего дня.

В первую очередь, если верить его ощущениям, ему по-прежнему не рассказали всего. Как и раньше, оставались вопросы без ответов.

Вроде вируса.

Имелся вирус, конечно, это они подтвердили, созданный ими самими, и сейчас от него умерла женщина в стеклянном саркофаге, и вопрос состоял в том почему.

Какой это был вирус?

И для чего он понадобился?

И какое отношение имел к клинописи и шифрам, с которыми ему требовалось разобраться, и человеческой ДНК? Ко всей чертовой причине его появления здесь?

Вильям поднялся. Взял несколько фруктов с подноса у кровати, налил себе еще одну чашку кофе. В его рассуждениях хватало белых пятен, которые он не мог заполнить сам. Ему требовалось знать содержание сообщений, их значение, из-за чего столько волнений и какой цели собирались достигнуть с помощью Вильяма, когда он зашифрует ответ.

Белых пятен хватало.

И сейчас только один человек, мог помочь ему заполнить их.

Он почти не сомневался, что они любыми путями постараются помешать его встрече с ней.

Вильям как раз успел принять душ и одеться в белую рубашку, новые джинсы и тонкий темный пиджак, когда его персональный охранник открыл дверь столь точно, что это вряд ли могло быть случайностью. Вероятно, он имел возможность наблюдать за происходящим внутри комнаты.

– Я в пути, – сказал Вильям коротко, своим тоном давая понять, что собирается нести ответственность за собственное рабочее время исключительно сам и его не надо провожать от комнаты до офиса и обратно до конца жизни или все время, пока они собирались держать его здесь. – Сам найду.

Но охранник покачал головой:

– Коннорс хочет поговорить с тобой.

Вот черт! Он сделал последний глоток кофе. Отставил в сторону чашку, показывая, что готов.

Вильям и сам просто жаждал пообщаться с Коннорсом.

И они отправились в странствие по каменным коридорам и затерялись в холодном лабиринте ходов.

Прошло примерно полсекунды с того момента, как Жанин проснулась, прежде чем почувствовала ужасную усталость.

Давно знакомое чувство, не раз посещавшее ее здесь, и она постаралась побороть желание повернуться на другой бок и заснуть снова, забыть про чертов замок и просто спать. Она же не могла пасть духом. Снова. Во всяком случае, сейчас.

Она заставила себя сесть на край кровати. Выпрямить спину. Не ложиться опять. Встать и пойти в ванную. Спокойно. Интенсивно думать.

Она встала под душ и открыла воду, сначала холодную как лед, чтобы проснуться, потом настолько горячую, насколько можно терпеть, а затем нормальной приятной температуры, чтобы тело отошло от шока.

Она не могла.

Дженифер Уоткинс помогла ей справиться с депрессией в прошлый раз.

Без нее она не выдержала бы.

Именно она позволила ей увидеть шифры, пусть и не должна была, и она же рассказала о почтовом офисе в подвале и передала шайбу-ключ той ночью, и тогда Жанин не могла понять, что случилось, а сейчас представляла более чем хорошо.

Дженифер знала слишком много. Так, вероятно, все обстояло. Она стояла там снаружи и предупредила о вещах, которые не удавалось понять, говорила о плане Б, и боялась того, что Организация собиралась сделать. И теперь ее больше не существовало, и она не смогла бы помочь Жанин, сломайся она снова.

А она не могла себе этого позволить.

Ее требовалось быть начеку, взять себя в руки и продолжить борьбу.

Их обнаружили, конечно, но это следовало рассматривать лишь как временное поражение.

Все это временно, уговаривала она себя. Просто некая фаза ее жизни, скоро ей предстояло вернуться в Амстердам – к Альберту и ко всему тому, что она называла повседневностью и что ее утомляло, пожалуй, тогда, но сейчас этого ей просто безгранично не хватало.