Онлайн книга «Вся палитра нежности»
|
Прокофьев встретил его с обнаженным волосатым торсом и очень удивленной физиономией. Поддерживая махровую простыню, которой были наскоро обмотаны его тощие чресла, Никита спросил в стиле растревоженного тинейджера: – Ты че?! – Поговорить надо, – скупо отозвался Вербицкий, отодвинул полуголого товарища в сторону и прошел в его гостиную, где без всяких церемоний сел на диван и даже указал компаньону на его же собственное кресло. Никита опустился на самый краешек, будто ему надо было срочно куда-то бежать и он присел на секунду только из уважения к боссу. – У тебя что, баба? – догадался босс. Прокофьев скромно кивнул. – Ты окажешься в ее жарких объятиях тем быстрей, чем четче и понятней ответишь на мои вопросы. Никита опять кивнул, как ученик, которого после решения последней задачки обещали отпустить из постылой школы на все четыре стороны. – Так вот… – начал Вербицкий, и именно в это время за стенкой что-то грохнулось на пол и явно разбилось. Мужчины в унисон вздрогнули, а в распахнувшиеся двери влетела женщина с короткими белокурыми волосами, перехваченными ярким обручем. Одной рукой она придерживала на груди яркий коротенький халатик, а в другой – держала за горлышко часть разбитой винной бутылки, с внутренней поверхности которой стекали на ковер и прямо на ее обнаженные ноги густые винные капли, красные, будто кровь. – Никита… я… не хотела… – начала она и, увидев сумасшедшие глаза своего любовника, обернулась. Александр Вербицкий встретился взглядом с Ириной Кардецкой. Он не смог произнести ни слова, а Ирина смогла. – Теперь вам понятна причина моего отказа? – спросила она очень спокойным голосом. Вербицкий кивнул ей точь-в-точь таким же образом, каким ему только что кивал полуголый Прокофьев. – Объясни ему детали, Никита, – опять сказала женщина и отпустила полы халатика, будто для того, чтобы Александр Ильич мог обозреть тело, которое досталось другому. Вербицкий только вознамерился стыдливо отвести глаза, но Ирина, поглубже запахнувшись, уже скрылась за дверью. Оставшиеся в комнате мужчины некоторое время молчали, сидя друг против друга. Наконец Никита разродился вопросом: – Саша, тебе детали нужны? Вербицкий в раздумье пожевал губами и ответил: – Скорее, объяснения. – Чего тут объяснять-то? – взвился вдруг Никита, вскочил с кресла, и махровая простыня упала на пол, обнажив не слишком привлекательную нижнюю часть компаньона Вербицкого. Александр Ильич невольно улыбнулся и произнес: – Вот скажи, Никитка, за что тебя бабы любят? Ты же страшный, как… я не знаю что… тощий, желтый, лысый, кривоногий, да еще и волосатый, как… орангутанг! Прокофьев, еще не отойдя от шока, пожал тощими плечами, а потом все же сказал: – Шут его знает! Может, за то, что я сам их люблю! – Прямо так вот всех и любишь?! – Ну… тех, кто находится в моей постели – обязательно! – А потом? – Потом? – Ну да… когда из постели выскакивать приходится – продолжаешь любить? Никита в раздумье почесал желтую залысину и ответил: – Видишь ли, Саша… Мои женщины… они долго помнят, как я их… одаривал… как говорил комплименты, как любил… ну… в постели, а потому прощают все остальное… – То, что ты их бросаешь? – Я не бросаю. Я просто не женюсь на них, а если какая-нибудь опять захочет провести со мной ночь – я никогда не отказываю. – И начинается второй круг великой ночной любви? – Ага, начинается… – Ты – самый гнусный и циничный бабник из тех, с кем мне доводилось встречаться, – усмехнувшись, заявил Вербицкий. Прокофьев широко улыбнулся, обнажив неровные крупные желтые, как залысины, зубы, сказал: – И тем не менее эти самые бабы меня почему-то любят. – Ирина – не баба! – резко бросил ему Вербицкий. Никита тут же перестал улыбаться и очень серьезно сказал: – Да, Ирина – не баба… Ирина – это Ирина… – Что ты этим хочешь сказать, черт возьми!! – рявкнул Александр Ильич. Прокофьев обернулся простыней, как римской тогой, и торжественно произнес: – Кажется, я на ней женюсь, Саша. – Чего-чего?! – Вербицкий посмотрел на него с ироничным прищуром. – Ты?! Женишься?! С какого перепугу?! – Не с перепугу, а… кажется… по любви, в общем… Александру хотелось еще сильнее прищуриться и уже не иронично, а как можно ядовитее повторить: «Чего-чего?!» – но вдруг он понял, что Прокофьев не шутит. У банкира тут же мелко задрожало колено больной ноги, и он вынужден был положить на него ладонь, чтобы успокоить его предательское трепыхание. Проглотив вязкий ком, который неизвестно откуда взялся у него во рту, Вербицкий проговорил жалким чужим голосом: – Так она ж блондинка… – Блондинка… – эхом отозвался Никита. – А ты любишь брюнеток… – Брюнеток… – Так чего же вдруг поменял ориентацию? – Кто его знает… Поменял, в общем… Говорю же – любовь… кажется… – Так, может, только кажется? – схватился за соломинку Вербицкий. Прокофьев поднял на него свои огромные вишневые глаза, и банкир вдруг понял, что только за них и можно влюбиться в Никиту. Понял, но принимать этого в сердце не хотел, а потому крикнул: – Да ты посмотри на себя в зеркало, Никитка! Ты же чистое страшилище! Козлоногий сатир! – Знаешь, Саша… Я ради Ирины готов был бы перекроить себя, наподобие Джексона… Хотел даже узнать адрес клиники, где Васька уродовался, но… В общем, все дело в том, что она… то есть Ирина, принимает меня в таком виде, в каком я вот тут перед тобой сижу… почти что голый и… действительно жутко страшный… – Да в чем же дело, Никитка?! – с горечью воскликнул Александр Ильич. – Неужели я не замечаю, что давно воспринимаюсь женщинами ветхим стариком?! – Да не в том дело, Саша! Ты до сих пор мужик хоть куда! Ну… если и не Голливуд, то какая-нибудь наша киностудия – точно отдыхает… – Тогда объясни, как так получилось, что ты увел у меня из-под носа женщину? – Откуда я знаю! Может, все дело в том, что я как увидел ее в новом имидже у Ярушевичей, так сразу и влюбился! А ведь ты нет… – Что «нет»? – Ты ведь не влюбился? – А кто ей этот новый имидж организовал? – ушел от ответа Вербицкий. – Ты лучше ответь на мой вопрос, Александр Ильич: ты любишь Ирину? |