Онлайн книга «Солдат великой войны»
|
– Ты мыслишь широко. – Иногда. – Ты медсестра. – Да, я медсестра. – И после короткого колебания, она решала бросить ему вызов: – Ты удивишься, если узнаешь, что я прочитала книгу по экономике? – Полагаю, должен удивиться. – А как насчет двадцати? – Двадцати? – Да, по экономике: история, теория, цены, инфляция, что ни назови. Это правда. – Ты не можешь, будучи женщиной, зарабатывать на жизнь знаниями по экономике. – Я в курсе. – Я глубоко потрясен женщиной, которая прочитала двадцать книг по экономике исключительно потому, что ей это интересно. – Но я перестала о ней читать. – Почему? – Хотелось чего-то более живого. Первой книгой, которую я прочитала после экономических, стало описание Тихого океана. С небесной синевой на каждой странице. – Позволь взглянуть на тебя. – Нет. – А если в этот дом попадет снаряд? – спросил он. – Pouf, au revoir, прощай, – ответила она. – Ты думаешь, такое возможно? – Нет. – Тогда ты думаешь, что тебе стоит обернуться? – Нет. – Скажи мне, почему? – Потому что я всего лишь один солдат из многих тысяч, встреченных тобой, не считая ослепших, которые влюблялись в тебя только по голосу. – Да какое это может иметь значение? – Потому что ты прекрасна. – Может, да, а может, и нет, если на то пошло, я не знаю. Не оборачивайся. – Это трудно. – Тогда, возможно, ты будешь вознагражден. – Я не знаю твоего имени. – Не думаю, что мне стоит его говорить. Чем больше проходит времени, пока ты не знаешь ни моего имени, ни чего-либо обо мне, да еще и не видишь меня, тем лучше ты меня узнаешь. Это твоя гипотеза, но я тебе верю. – Что ж, это хорошо. – Но разве ты не разочаруешься, если в какой-то момент узнаешь меня, мое имя, возраст, лицо? – Я знаю твой возраст. – Знаешь? Откуда? – По твоему голосу. Тебе двадцать три. Она изумилась. – И когда у меня день рождения? Вместо того чтобы думать об этом, гадать, бояться ошибиться, Алессандро ответил без запинки: – В июне. – И попал в яблочко. – Ты родилась в Риме, в июне, мне тогда было четыре года, и я обожал кататься на карусели и в возках, запряженных пони. Несколько лет как минимум мы прожили в Риме, не подозревая о существовании друг друга, хотя, возможно, наши пути пересекались десяток раз. Рим был для меня вселенной. Маленькие дети видят все в мельчайших подробностях, хотя и скоро их забывают. – Но не ты. – Надеюсь. – Ты знаешь меня по моему голосу. – Это в число моих талантов не входит, но говоришь ты очаровательно. – Le refus de la louange est un desir d’etre loue deux fois [71] , – ответила она. – Я не должен это переводить, – указал он. – Только во Франции от раненых требуют говорить по-французски, но и это требование не из легких, потому что жизнь трудна и без необходимости произносить слова правильно. Ты улыбаешься? – Чуть-чуть. – Скажи мне твое имя. – Нет. Я возмущена тобой. Я возмущена тем, что ты можешь видеть меня, даже не посмотрев на меня. Я возмущена тем, что ты можешь влюбиться в меня, даже не увидев. Я возмущена тем, что ты лежишь здесь раненый и твой ум царствует в этой комнате. – Ты не позволяешь мне взглянуть на тебя, – возразил он, – но я тебя видел. В нашем разговоре ты не моя подданная. Мы с тобой на равных. – Да, но ты раненый! – А ты уставшая. Мы совершенно равны, до самой последней цифры в длиннющей десятичной дроби, и так будет всегда. Баланс идеальный, и ты это знаешь. – Если это и правда, то несправедливо. – Почему? – спросил он. – Потому что тебе придется вернуться на передовую. – Ее халат зашуршал под пальто, когда она поднялась со стула. Потом вышла из комнаты. Алессандро лежал на кровати и смотрел на лунный свет, выбеливающий оконные стекла и заливающий небо серебром. Он чувствовал, как от температуры нагреваются одеяла и горит лицо. Терпеливо ждал, готовясь ждать дольше. Прошло полчаса, достаточно времени, чтобы она дошла до дома и вернулась обратно. С ее изяществом он мог и не услышать, как она поднимается по лестнице. Особенно при колебаниях на каждом шаге. Теперь он видел полную луну в открытом окне, идеально круглую и яркую. Хотя она все не возвращалась, он не намеревался ограничивать ожидание какими-то рамками, был не готов примириться с тем, что оно закончится разочарованием. Хотел прислушиваться к ее шагам, пока остаются силы. Луна ползла поперек окна, и ее свет уступил темноте ту часть комнаты, на которую падал в самом начале. Часы в деревенской церкви отбивали четвертушки, половинки, часы. Покрытые снегом улицы, купавшиеся в белизне и сверкавшие льдом, пустовали, и часовые на окраине деревни наверняка бы заснули, если бы не ослепительный лунный свет, который дарил им чудесные грезы наяву. В это время не приходят и не уходят, но Алессандро услышал, как открылась дверь. Она вернулась. Заговорила отрывисто и с чувством: – Я легла в постель, потом встала и опять оделась. Не могла оставаться. Меня зовут Ариан. Твое имя, Алессандро, написано на карте. * * * На следующий день Ариан пришла в половине шестого вечера. Когда Алессандро увидел ее, стоявшую в дверях аптеки, левой рукой прикрывшую глаза от яркого света, отражающегося от ледников, почти салютуя, она думала о том, что хочет мужчину, пусть даже и не самого приемлемого. Не видела особого греха в том, чтобы принять мужчину, возможно, чуть грубоватого, не из своего социального круга, который потом оставит ее, или окажется бабником, или умрет, так и не покинув эти горы. Души уплывали к небу в таком количестве, что Бог, конечно, простил бы ее, если б она удержала одного мужчину внизу и прижала к себе в тепле собственной постели. Она хотела мужчину, который видел тела, уложенные рядами, изорванные в клочья, бесконечные колонны уставших солдат, плетущихся от одного места к другому, трупы, повисшие на проволоке. Она бы не знала, как говорить с человеком, который ничего этого не видел, в отличие от нее, и уж конечно едва ли полюбила бы его, а здесь все знали то же, что знала она. |