Книга Солдат великой войны, страница 187 – Марк Хелприн

Алессандро открыл глаза и на продуваемом ветром пляже увидел перед собой человека средних лет в толстом белом халате. Седеющего, крепкого, смущенного, загоревшего. Красноватый оттенок кожи говорил о том, что крови в нем много и циркулирует она с большой скоростью. Он и говорил энергично, пребывая в непрерывном движении, напоминая турецкого борца, который не сможет жить, лишившись возможности практиковать свое мастерство. И при этом, точно так же, как цвет крови прикрывался темным загаром, чувствовалось, что он деликатный и замкнутый.

– Моя жена спрашивает, не согласитесь ли вы выпить с нами чего-нибудь прохладительного и съесть канапе. Мой сын всегда смотрит, как вы плаваете. Я говорил ему об опасности, и он считает вас героем.

– Вы очень любезны, – проговорил Алессандро. Но прежде, чем успел добавить, что не хочет пить и не голоден, борец воскликнул: «Magnifico! [96] » – и был таков.

Сын оказался миниатюрной копией отца с большим количеством волос на голове и меньшим – на теле, жена – очаровательной дюймовочкой. Алессандро тут же захотелось притянуть ее к себе и расцеловать это прекрасное, крошечное личико. Макушкой она едва доставала ему до груди, а маленькими изящными ручками напоминал милую и наивную мышку из детских сказок. Тут же он понял, что борец идеальный муж для нее, преданный и нежный защитник. Он сразу догадался, что маленький мальчик особенный, сочетающий в себе качества крепкого, коренастого отца и изысканной матери, пусть даже в свои девять он и напоминает турецкого борца. Алессандро они приглянулись. Такие несовершенные и такие восхитительные, что просто не могли не понравиться, и он не жалел, что его потянуло к ним.

– Момильяно, Артуро, – представился борец очень формально, начав с фамилии.

– Джулиани, Алессандро, – поддержал его почин Алессандро и слегка поклонился.

– Моя жена Аттилия и сын Рафаэлло.

Алессандро подумал о Рафи, другом Рафаэлло с еврейской фамилией.

– Моего друга звали Рафаэлло, – сказал он мальчику. – Рафаэлло Фоа.

На лице борца отразилось удивление.

– Все знают Фоа. Кто его отец?

Алессандро ответил.

– Я его не помню. Чем он занимается?

– Он мясник, в Венеции.

– Я знаю Фоа только в Риме и во Флоренции. Они все бухгалтеры и раввины. А тот, кто был вашим другом, Рафаэлло, что он сейчас делает?

– Погиб на войне.

– Мои соболезнования. Надеюсь, он не мучился.

– Мучился и сильно.

– Вы в этом уверены? Сведения, полученные понаслышке, ненадежны, и не стоит всегда предполагать самое худшее.

– Я до сих пор чувствую его вес, – ответил Алессандро. – И его кровь.

Аттилия так посмотрела на Алессандро, что он почувствовал еще одну волну теплых чувств, усиленную еще и тем, что она – тут сомнений быть не могло – не считала себя привлекательной, возможно, из-за сходства с Дюймовочкой. Свою влюбленность Алессандро полагал знаком уважения к ее мужу, хотя мог только догадываться о мнении Артуро.

– Послушайте, он, наверное, был родственником тех Фоа, которых я знаю, – предположил Артуро. – Я спрошу их, когда увижу. Я с ними знаком, потому что я тоже бухгалтер… бухгалтер-неудачник!

– Неудачник!

– Да. Потому мы и здесь, в этом не самом лучшем отеле, вне сезона, а не на Капри в августе. Разумеется, не хочу сказать, что здесь одни неудачники, но я – именно он.

– Наверно, вы правы. На данный момент я и сам беден как церковная мышь, – по голосу Алессандро чувствовалось, что он и не мечтает когда-нибудь стать богатым. – Работа у меня скучная, неквалифицированная. Я помощник садовника. Даже не садовник – только помощник.

– Для человека, который так хорошо говорит, так смело плавает… никогда бы не подумал, но то, чем занимаюсь я, еще хуже, – признался Артуро.

– Почему такой сильный и энергичный человек, как вы, неудачливый бухгалтер? Вам не хватает ума?

– К сожалению, хватает.

– Тогда почему у вас нет фабрик или флотилий? У вас вид рассерженного магната. Но и рассерженный, вы все равно остаетесь магнатом.

– Я родился, чтобы стоять вне себя, – ответил Артуро.

Алессандро опустился на стул, Рафаэлло принес ему стакан лимонада, Аттилия передала Алессандро тарелку с сыром, сельдереем и хлебными палочками. На секунду Алессандро забыл, что потерял все и всех.

– Мне всегда казалось, – продолжил Артуро, – что везде, за исключением искусства, за исключением таких, как Бетховен и Шатобриан, – у Алессандро широко раскрылись глаза, – люди честолюбивые и успешные проходят по жизни, нигде не спотыкаясь. Словно плывут по волнам, а не в них. Я выяснил, что неудача – это тормоз во времени.

– Это всего лишь отговорка, Артуро, – ласково сказала Аттилия, показывая, что она в этом не уверена, а если это и так, то ей все равно. Артуро же продолжал дальше.

– Я не могу быть удачливым бухгалтером по нескольким причинам. Во-первых, я абсолютно честен. Получаю удовольствие, жертвуя собственными интересами во имя честности. Разве это не ужасно?

– Нет, – одновременно и ровным голосом ответили Алессандро, Аттилия и Рафаэлло.

– И потом, – слова спокойно падали с крепкой челюсти центуриона с черными сверкающими глазами, – большинство бухгалтеров любят игры, и для них работа – игра. Я всегда терпеть не мог игр, всегда считал их потерей времени. Для меня бухгалтерское дело – тяжкий труд. Я страдаю, когда работаю, и мне являются чудесные видения.

– Что за видения? – спросил Алессандро.

– Религиозные и поэтические.

– То есть вы испытываете экстаз, складывая числа?

Артуро понурил голову.

– Я терпеть не могу числа. Они сводят меня с ума, точно так же, как рабы становились мистиками на галерах.

– Такое бывало?

– Разве вы не читали «Дигенис Акрит Калипсис»?

– Вы имеете в виду «Дигенис Акрит», первый византийский роман?

– Нет, «Дигенис Акрит Касипсис», – возразил Артуро. – Первый византийский роман назывался «Мелисса», так?

– Я бы знал, – ответил Алессандро.

– «Дигенис Акрит Калипсис» появился следом. А может, я и перепутал.

– Не важно.

– Вторая причина, почему я бухгалтер-неудачник, заключается в том, что я люблю округлять – даже числа. Я воспринимаю мои подсчеты как вопрос эстетический. К примеру, допустим, вы – мой клиент, и у вас, скажем, семьдесят три тысячи и четыреста лир в военных облигациях, шестьдесят девять тысяч двести тридцать две лиры на банковском счету и вы ежемесячно получаете десять тысяч триста пятьдесят лир арендных платежей. Я изменю числа так, что у вас окажется сто тысяч в военных облигациях, пятьдесят тысяч – на банковском счету, десять тысяч – на расчетном счету и ежемесячно вы будете получать десять тысяч за аренду, но ваш жилец будет сам платить за газ. Я сделаю так, чтобы ваши проценты переводились на отдельный счет, а если сумма получится неровной, я обналичу лишнее и куплю вам что-нибудь идеально симметричное, например, стеклянный шар. Я представляю клиентам отчеты о состоянии их финансов в блокнотах с прекрасными кожаными переплетами, все суммы сбалансированы, шрифты подобраны под цифры. Финансовая система клиента состоит из сосудов постоянного объема, а когда они переполняются, излишек сливается в другие сосуды постоянного объема. Неровные излишки незамедлительно отправляются в повседневные расходы. Моими стараниями клиенты получают новенькие, хрустящие банкноты в муарово-золотых конвертах идеальных пропорций, суммами по тысяче, две, четыре, пять и десять тысяч лир. Я обговариваю контракты, реализационные цены и гонорары в круглых, целых числах. Все потому, что большие числа с хвостом, отличным от нулей, напоминает мне о нашествии насекомых или о том, что человек долго не принимал ванну. – Глаза Артуро сверкали лазурью неба, он продолжил, сжав кулаки: – Я устраиваю так, чтобы в счетах за услуги указывались круглые суммы, а если допускаю ошибку, даже в самом низу заполненной расчетами страницы, ничего не зачеркиваю, не стираю, просто вырываю страницу и начинаю сначала. Для меня криво написанная буква или цифра – ошибка.