Онлайн книга «Разбитое сердце королевы Марго»
|
– Однажды моему папаше пришло в голову, что дома мне слишком уж хорошо живется. Он нашел школу… закрытого типа, для трудных подростков. Очень дорогую. И очень… специфическую. – Как тюрьма? – В нормальных тюрьмах у заключенных есть права. А там… там было холодно. Постоянно. Старое здание. Древнее. И комнаты на двадцать человек. Кровати в два ряда. Тонкое белье. Шерстяные одеяла. Из окон вечно тянет, но никого это не волнует. Жаловаться бессмысленно. Он говорил, просто говорил, а Саломея слушала и с каждым словом отступала от грани чужих воспоминаний. Главное, чтобы одни эти воспоминания не сменились другими. – Я тогда думал, что только у меня проблемы. А там понял, никаких проблем нет, так, капризы. Проблемы настоящие у тех, кто… один постоянно вены резал. У него все руки в зарубках. Наркоманы… на реабилитации, да, но все одно мозги повернуты лишь на том, где дозу взять. Нигде. Постоянный контроль. Камеры. Досмотры… свидания с родными под надзором. Специальные дни… ко мне никто не приезжал. К ним, ко всем, наркоманам, алкоголикам… психам форменным… один вовсе садистом был, которому не в школе, в лечебнице самое место, но и к нему… мамочка, папочка… и все плачут… уговаривают потерпеть. Смех, да и только. Смешно ему не было. – Я там два семестра продержался. Меня не любили. Там вообще люди собрались, которых сложно заподозрить в любви к ближним своим, но меня не любили особенно. Я был… слишком другим, что ли? – Били? – Били, – согласился Далматов. – Я давал сдачи. Попадали в… это называлось комнатами для раздумий, а на деле – обыкновенный карцер. Пару раз я в больничку укатывал… несчастный случай. Потом мне это надоело… – Ты сбежал? – Отравил их. Нет, ничего смертельного, уголовного. – Он оскалился. – При школе сад имелся. А в саду множество интересных растений… к примеру, такая прелесть, как жостер. Деревце… ты наверняка его встречала в лесу. Кора его – хорошее слабительное… мощное. – Ты… – Меня частенько отправляли в наряды по кухне. Досталось всем. После этого, как понимаешь, меня не могли оставить. Отец разозлился… деньги-то, в отличие от меня, вернуть отказались. Они тогда с мамой крепко поссорились. Обычно она не вмешивалась в… воспитательный процесс. А тут пригрозила разводом и… она о нем многое знала. – И ты… – Вернулся домой. А потом все равно сбежал. Но это другая история. Ты как? – Замечательно. – Хорошо. – Далматов встал. – Сейчас пообедаем. Отдохнем. И на дело. Дело. И золотой медальон в руке. Далматов баюкает его, вслушиваясь в себя, но не слышит ничего. Если у него и есть дар, в чем отец крепко сомневался, то дар этот иного свойства. Медальон молчал. Даже обидно немного, ведь Далматов понимает его куда лучше Саломеи, он чувствует и металл, и камни, и способен создать если не шедевр – он не настолько самолюбив, чтобы переоценивать свои возможности, – то всяко вещицу приличную. А медальон все равно молчал… жаль, продать его не выйдет. Можно было бы неплохую сумму выручить. Вещь Маргариты Валуа… неугомонной королевы Марго. – Ты его не оставишь? – Знаешь, что интересно. – Далматов медальон повесил на шнурок, а шнурок – на шею. И прикосновение металла к коже обожгло. – Она до сих пор не появилась. – Варвара? Далматов кивнул. Не было больше ни тоски, ни щемящего чувства утраты, никаких иных чувств, кроме, пожалуй, желания хорошенько выспаться. Эта ночь выдалась беспокойной, как и предыдущая, а днем спать Далматов не привык. И собственные зелья ему не помогут. – Она должна была обнаружить пропажу. А догадаться, кто прибрал игрушку к рукам, не так сложно. Дальше в ее характере заявиться и устроить скандал, но Вареньки нет. И о чем это говорит? Рыжая отвернулась. Ей неприятна была сама мысль о том, что родственница ее вовсе не та беззащитная овечка, которой представлялась. Хотя овечка, как есть овечка… – Не бери в голову. – Далматов похлопал по медальону. И все-таки жаль… историческую ценность не доказать, а ведь романтическая история, трагическая история любви королевы Маргариты и опального де Ла Моля, подняла бы цену втрое, если не больше. Людям нравятся чужие трагические истории. – Одевайся потеплей. – А ты… – И я оденусь. – Варвара… – Можем заглянуть, конечно, но подозреваю, что ее в гостинице нет. И подозрения оправдались. Номер пустовал. А портье любезно сообщила, что Варенька соизволила съехать. – Я все равно не верю, что она… – Саломея подняла воротник. Буря разыгралась. Метель. Ветер порывистый, северный, куртку далматовскую продувает, а обещали, что она непродуваемая. Вот и верь после этого людям. Под курткой – свитер, который тоже не спасает. Хороша погода. Уместна. Машину замело, и замки заледенели, и Далматов возится с ними, пытаясь пробудить электронное сердце. Получается. – Давай прячься. – А ты… – Саломея ныряет в салон, холодный, но хотя бы ветра нет, и то ладно. – Я скоро. Очистить лобовое стекло от снега. Мотор завести, чтобы прогрелся. И успокоиться. Почему-то именно сейчас вся затея выглядит бредовой. Но Далматов не отступит. Упрямство – это семейное. Единственное, он, забравшись на водительское место, делает звонок. – Вы хотите узнать правду о том, что произошло? – Ни приветствия, ни представления, она узнает и по голосу, ей не так уж часто звонят. – Если да, тогда записывайте адрес. Только постарайтесь подъехать так, чтобы вас не заметили. Смешное предупреждение. В этой снежной круговерти сложно заметить хоть что-то. И машина пробирается на ощупь. Медленно, как же медленно… ветер воет, швыряет в лобовое стекло горсти липкого снега, и память оживает. Ведь уже было так, чтобы снег и буря, ощущение безысходности. Страх. Ледяные пещеры. Обожженные руки… серп великой богини, от которой и осталось – имя. Далматов тряхнул головой, отгоняя непрошеные воспоминания. – Тебе страшно? – Саломея повернулась к нему и призналась: – Мне вот страшно. Я вспомнила, как тогда… – Я тоже. – Все ведь обошлось. – Да. – И на этот раз… – Наверное. – Он хотел бы пообещать, что и сегодня все обойдется, только не получалось. – Они не привыкли убивать, чтобы лицом к лицу. А это сложнее, много сложнее, чем яда в кружку плеснуть. И у нас есть преимущество. Мы знаем о них правду, а вот они не знают, что мы знаем… |