Онлайн книга «Посмотри в глаза чудовищ»
Яков Саулович добросовестно заблуждался – равно как и Николай Михайлович. Во-первых, оба высокомерно не различали шаманизм и ламаизм; во-вторых, тувинские шаманы были настолько крепко обижены первооткрывателем Азии, что их молитвами во младенце воплотился отнюдь не Будда, но владыка Царства мертвых Эрлик. И, наконец, Шамбала находилась никак не в Туве, а на своем обычном месте, в чем Якову Сауловичу, вполне вероятно, и предстоит убедиться в ближайшем будущем… В полночь удары корабельного колокола оповестили нас о начале карнавала. От траура молчаливо отказались: пусть мертвые хоронят своих мертвецов. Я вынул из шкафа заранее взятый в костюмерной наряд Калиостро (представляю, как хохотал бы сеньор Бальзамо, увидев его!), переоделся, натянул перед зеркалом шелковую полумаску. Почему-то стало грустно. Столы в ресторане были составлены вдоль стен, и на них громоздились живописные горы разнообразных фруктов, маленьких бутербродов и прочих милых пустячков; стюарды, похожие на быстрых черно-белых птиц, скользили, разнося напитки. Я оказался в компании с высоким бокалом, содержащим нечто полосатое, с соломинкой и ломтиком лимона, оседлавшим кромку бокала, как мальчишка соседский забор. Атсон с костюмом не мудрил: просто надвинул стетсон на лоб и перевязал нижнюю часть лица клетчатым платком. Теперь он внимательно присматривался к коктейлю, не решаясь что-либо предпринять. – Хотите, я прострелю вам платок? – предложил я. – В дырку можно будет вставить соломинку. – Я бы лучше вставил соломинку этой чертовой англичанке, – сказал Атсон. – Представляете, Ник, я уже всерьез раскатал губу на наследство. – Еще не все потеряно, – обнадежил его я. – Тело так и не нашли. – И не найдут никогда: Эх, если бы мы жили по американским законам: представляете, богатый дядюшка лежит каких-то два года на дне реки Гудзон в безвестной отлучке – и вот к вам заявляются адвокаты, страховые агенты, прилипалы… – Не забывайте, Билл, что первенец я. – Ну, это дело поправимо, – он легкомысленно махнул рукой. – Я же говорю: по американским законам. – А-а, – понял я. И тут оркестр наш заиграл! Я смотрел, как идет Марлен. Перед нею все исчезали. – Простите, Билл, – сказал я и пошел ей навстречу. На балу она была пейзанка в крахмальном чепчике. Мы встретились в центре зала, потому что не могли не встретиться. Я сразу повел ее. Она была необыкновенно гибкая и точная. – Ты задержишься в Америке? – спросила она. – Если все будет хорошо – то нет, – сказал я. – Тогда я помолюсь, чтобы все было плохо. – Вряд ли эту молитву услышат: Тебе не перекричать толпу. – Я постараюсь перекричать. – Господи, Марлен… В твоем распоряжении будет вся голливудская конюшня. Как только ты увидишь живого Дугласа Фербенкса, ты мгновенно забудешь уродливую музейную крысу. – Не лги женщине. Ты такая же музейная крыса, как я – непорочная дева-кармелитка. – А даже если и так? Что тогда? – Не знаю. Только чувствую, что если ты мне скажешь сейчас: брось все, иди со мной – брошу и пойду. Как будто бы: как за вечной молодостью. Ты понимаешь? Боже, подумал я, от этих женщин ничего невозможно скрыть! – Я не скажу так, Марлен. Не могу. Не имею права. – Значит, я все поняла правильно… Мы дотанцевали в молчании. Потом она гордо улыбнулась мне и сменила партнера. С сомнением в сердце я вышел покурить. Океан был тих. Из-под шлюпочного брезента палубой ниже опять слышалась какая-то возня. Облокотясь о леер, стояла шумерская царица и курила сигару. – Вы не танцуете, Ваше величество? – спросил я. – Отчего же, – сказала царица рассеянно. – Танцую. Просто сейчас я думаю, кто должен стать следующей жертвой. Представляете: пассажиры парохода гибнут один за другим, все друг друга подозревают, ведут безрезультатное расследование… – Но мы уже почти приплыли, – сказал я. – Это не факт, – сказала она. – Взрыв в машинном отделении, поломка винта… – Топор, подсунутый под компас, – подсказал я. – Надежнее уж взять остров. Что-то вроде Святой Елены: – Убийство Наполеона, – вкусно произнесла она. – М-м… Неплохо, неплохо. Да только не нам, англичанам, об этом писать. Николас, вы в юности не сочиняли стихи? – Еще как, – честно сказал я. – А потом все прошло? – Можно сказать, что прошло. – Вот и я! Ах, черт, черт, черт! Как бы я хотела написать русский роман, типичный роскошный русский роман, в котором ничего не происходит – и все гибнет, гибнет… – Да. «Они пили чай и говорили о пустяках, а в это время рушились их судьбы…» – Именно так, Николас! Это гениально. Вот это – гениально! – Скажите, Агата, а зачем вы затеяли тот Nichtgescheitgeschehnis вокруг несчастной мадам Луизы? – Ах. Было так скучно, что я поняла: если не устрою чего-то подобного, то взаправду кого-нибудь отравлю. Но вы же не обиделись? – Какие могут быть обиды между поэтами? А кстати, где действительно мадам Луиза? Агата повернулась ко мне. Глазки ее озорно светились. – По моему знаку зададите мне этот же вопрос – но громко. Хорошо? – Ну… Она поманила меня за собой и быстро пошла к трапу. Мы спустились палубой ниже, прошли немного к корме и остановились напротив шлюпки, издававшей звуки. Агата махнула мне рукой. – А где же действительно мадам Луиза?! – громко, как на сомалийском базаре, закричал я. – Эта старая французская мымра? – в тон мне закричала Агата. – Да ее отсутствия не заметил даже ее собственный муженек! Шлюпка накренилась. Агата схватила меня за руку, и мы, как нашкодившие гимназисты,, бросились к ресторану. Мы еще не добежали, когда оркестр скомкал и оборвал мелодию: – Вот вам и следующий, – сказал я. В зале загорались люстры, публика устремлялась к центру зала, где немец-репортер размахивал, как знаменем, мокрым снимком. – Маньяк! – кричал кто-то. – На корабле маньяк! Таща за собой Агату, я протолкался к немцу. На снимке было несколько пассажиров, в том числе мадам Луиза; они весело улыбались, освещенные солнцем, а за их спинами на белой надстройке лежала тень: скособоченный силуэт человека с занесенным над головой пожарным топором… Все стихли. Пассажирский помощник начал, заикаясь и путаясь, говорить что-то успокаивающее, но его прервал резкий властный голос: |