Онлайн книга «Дело о чертовом зеркале»
|
– Ты ж куда талантливей меня, Георгий! Ну что ты киснешь на своей частной практике, ты же врач от Бога! Жалованье у нас, конечно, не больно высокое, но тебе аптека, что от батюшки досталась, доход приносит! А ты у себя возишься со старыми девами да ревматиками… Тебе с твоими руками надо оперировать, ставить диагнозы… – уговаривал друга Юсупов. – Ответственность слишком высока, – отвечал Родин. – Не с моим характером на себя ее брать. Я люблю в любой момент, ежели (да, он любил это старомодное словечко) мне захочется, сорваться и уехать туда, куда меня зовет вольный дух искателя приключений! – Ох, Георгий… ну хоть не откажешь старому другу, если я попрошу тебя по-товарищески? – Юсупов поскреб затылок совсем уж по-крестьянски. – Конечно не откажу, если эта просьба не противоречит моим убеждениям. – Никоим образом. Просто, коль скоро меня уж назначили старшим врачом нашей главной больницы, приходи мне помогать в самых сложных случаях… Ты же талантливее меня… Я, может, поднаторел в этих бюрократических кунштюках, но чутья у меня такого, как у тебя, нет… и вряд ли будет… Родин подошел к товарищу и крепко пожал ему руку. – Конечно, Андрюша! Для меня будет величайшая честь нести добро в этот мир. Давай договоримся так. Раз в неделю я буду приходить в твою больницу, да-да, теперь она твоя, и даже не спорь… и буду работать бесплатно, только ради удовольствия и клятвы Гиппократа. И ежели вдруг привезут тебе сложного пациента – можешь рассчитывать на меня в любое время дня и ночи! * * * – Родин, Родин идет, – шелестело по больнице. Все улыбались, начиная с дворника и заканчивая самыми тяжелыми больными на третьем этаже: сила и жизненная энергия молодого талантливого врача заряжали и излечивали каждого. Он лихо спрыгнул со своей легкой коляски, кинул вожжи дворнику – мол, поставь в конюшню – и, широко распахнув парадные двери, побежал вверх по мраморной лестнице. И вот уже выглядывают из палат пациенты: по коридору идет быстрым шагом молодой крепыш плотного сложения, одетый в просторный сюртук табачного цвета с бархатными бочками, жилет из кремового «манчестера» и серые клетчатые брюки, тоже широкие и просторные. Лицо у него было красивое, гладко выбритое, обрамленное небольшими бачками и непослушным русым вихорком посреди лба. Выглядел он лет на двадцать пять, может, чуть больше, но желто-зеленые глаза были цепкие, сильные, даже хищные; это были глаза человека, видевшего опасность и даже самое смерть, но отвечавшего лишь смехом. – Приветствую, Георгий Иванович, – чуть шутовски отвесил поклон Андрей Юсупов. – Ты как всегда вовремя, как штык. Сразу видать военную косточку. Они крепко пожали руки. – И тебе не хворать, Андрей. Как пациенты? Как Гороховский? Как Дидюля? – Гороховского выписали, он тебе нижайше кланялся, обещал с пасеки прислать бадью меда. Дидюлю перевели в палату для выздоравливающих. – С Дидюлей был интересный случай. Кто ж ожидал, что у того барсука, что его цапнул, было не бешенство? – Георгий, это все твое чутье. Кстати, появился у нас еще один случай интересный, да жаль не совсем по нашему с тобой профилю. – Отчего ж не по нашему? – Велел уж в психиатрическую переправлять. – А что ж в анамнезе? – Молодая, красивая, – особо подчеркнул Юсупов, – но, увы, совершенно безумная особа. – Позволишь полюбопытствовать? – Изволь, все равно коляску ждать. И они направились к больничным корпусам. – Сначала думал – истерия, побочный эффект пристрастий всяких, – рассказывал между делом, пока шли, Юсупов. – Она же из клуба Сечиной-Ледянской. Слыхал про такую? – Слыхал, – вздохнул Родин и поежился, хотя было тепло. – Стихи, эмансипация, морфинизация, декаданс… – Вот-вот. Ну по ней видать: морфинистка со стажем. Ну и с кокаином знакома. Я ей детоксикацию делал. Нулевой эффект! Даже хуже. – Хуже? – Крик, вой: не трогайте меня, я умираю, я горю! – Жар? – Жар, а как же. Нервная горячка. – Пускали кровь? – Помилуй, брат, конечно. Нулевой эффект. – Морфий давали? – Какой морфий, Георгий? Чай, не психиатрия, морфием да опиатами экспериментировать. Все подотчетно – для наркоза! Да и где это видано: морфинистку лечить морфием? – Так, а что осмотр показал? – Жар, истерика, горячечный бред. – Так ты уверен, что горячка нервная? – Она осматривать-то не дается. «Где болит?» – «Везде болит. Душа болит!» И выть опять. – Позволь мне все же осмотреть ее. – Да осмотри, отчего нет. Но тут я сразу скажу: надо везти в пятый корпус, там Лутченко осмотрит. Это его епархия – душевные болезни. А мы с тобой телом займемся. Но хочешь – осмотри. Порази меня как психиатра. В палате на узенькой железной койке, на сером застиранном больничном белье, свернувшись калачиком, лежал наполовину истаявший бледный восковой ангел, разметавший по подушке белокурые волосы и глядящий исподлобья огромными, лихорадочно блестящими глазами. Родин вымыл руки, надел халат, присел на край кровати. Дыхание больной было тяжелым, хриплым. Лоб – он потрогал – чрезвычайно горячим. Измерил пульс: учащенный – от горячки. – Как же попал к нам столь прекрасный ангел? – мягко начал Родин. – Я не ангел, – тихо, хрипло, но решительно проговорила девушка, съежившись не то от страха, не то от боли. – Я демон. Демон глаголет во мне, внутри меня, он боль несет, и я вещаю его устами… Иначе мне конец, и он меня пожрет… Внимательный глаз Родина подметил эту деталь. – Ну я же говорил, – пожал плечами Юсупов. – Бред, да еще в стихах. – Вы не будете против, если я вас осмотрю? – спросил Родин. – Буду, – сказала девушка, съеживаясь в клубок еще больше. Родину не понравилась эта закономерность. – Вы не могли бы лечь прямо, на спину? Я сделаю простой осмотр. – Нет, – настаивала девушка, все сильнее прижимая руки к животу. – Хорошо, лежите так. Если позволите, я только задам пару вопросов. Девушка промолчала. – В вашей карте написано, что вас зовут Лилия. Это так? – И да и нет, – еле слышно ответила девушка. – Красивое имя, как у цветка. – Мое имя – Лилит. Я – первая жена Адама, которую он бросил, предал, променял на толстомясую Еву… И меня утешил и согрел своим жаром мой круторогий повелитель… И мне горячо… Душа моя пылает в пламени первородного огня! – Тьфу, – только и сказал Юсупов и перекрестился. – Тут мало психиатра, надо бы на отчитку ее. |