Книга Темные дороги, страница 35 – Тони О'Делл

Дама ответила, что мы не можем участвовать в программе, потому что Эмбер – не мать Джоди.

– Зато я – ее родитель, – заявил я. – Я подписал документы, по которым я – законный опекун своих сестер. И наша мама их тоже подписала.

Но я ведь уже закончил школу. Школа ничего не может для меня сделать.

– Так, значит, если бы Эмбер наделала глупостей, типа забеременела и родила, вы бы пришли ей на помощь, а без этого никак?

Дама поджала губы и холодно посмотрела на меня, словно желая сказать: да вы никакой помощи и не заслуживаете. Такие люди попадались мне на каждом шагу. Прочитает человек газету или насмотрится теленовостей и проникнется лютой ненавистью к маме. Такой ненавистью, что, кажется, и всех нас готов закатать в тюрягу.

Это задело меня за живое, и я разразился речью. Да малолетних матерей надо гнать из школы взашей. Да такие дуры никогда не станут полезными членами общества. Да за каким чертом школа тратится на нянь; лучше бы надели на каждую девицу уздечку или вшили противозачаточную торпеду под кожу. И плевать мне, что это нарушит права этой дуры, Американский союз защиты гражданских свобод может утереться.

Я говорил серьезно. Вот до чего меня бесило все то, что происходило со мной. Сочувствия не осталось ни на грош.

Дама терпеливо выслушала меня до конца. В поведении моем ничего нового нет. Она и не таких видела. Мы хотя бы не замарашки, не пьяницы и не голодающие. И вшей у нас нет. И синяков. И школу не хотим бросать. Ни я, ни девочки. Она еще вернется. Может, для Джоди сделают исключение.

Я стоял у окна и смотрел, как она шагает по нашему двору в своей мятой плиссированной юбке и сером блейзере. Так уж получилось, что все до одной женщины, с которыми я общался последнее время, были в строгих жакетах и юбках из Кэти-Ли-Колекшн «Уолмарт», а мужчины – в костюмах из «Джи-Си-Пенни» [21] .

Первые несколько недель после маминого ареста мы только и делали, что переходили из одного присутственного места в другое. С нами беседовали детективы, адвокаты, мозгоправы, налоговики, представители исправительных учреждений, сотрудники похоронных бюро, репортеры, социальные работники, банкиры. Мы похоронили отца и через стекло попрощались с мамой.

Последним по времени для меня стал Национальный банк Лорел-Фоллз, где я переговорил с сотрудником папочки Келли Мерсер об отсрочке платежей по закладной на месяц-другой. По его словам, банк рад бы помочь – в разумных пределах, – но если дать отсрочку одному клиенту, придется давать льготы и остальным.

Я заспорил, что, может, стоит ограничиться детьми, которые внезапно потеряли обоих родителей и остались без средств и без источника дохода. Вряд ли таких льготников отыщется много.

Он хихикнул и подтвердил:

– Да уж, вряд ли.

Тогда я спросил его:

– Может, мне обратиться напрямую к банку, а не к вам? Может, у банка добрые отношения с нашим домом?

Клерк посмотрел на меня как на невменяемого. Шумиха вокруг убийства еще не стихла, происшествие было у всех на слуху.

Я поднялся с места и подошел к календарю «Красоты Пенсильвании», что висел на стене его кабинета. Августовская картинка изображала ярко-красный амбар в ярко-зеленой долине под ярко-голубым небом. Я всю жизнь прожил в юго-западной оконечности Аллеганских гор и никогда не видел таких кричащих красок. Ни у амбаров, ни у неба.

Я ткнул в амбар пальцем и осведомился:

– Какая-то связь с банком?

Клянусь, его рука шмыгнула под стол и нажала тревожную кнопку. Он отнес меня к определенному типу.

Когда я вернулся домой, все три сестрички сидели на диване и ожидали, как решилась их судьба. И на меня снизошло озарение. А словами я его выразил так: никто не знает, что мы здесь.

Глядя вслед удаляющейся даме, надзирающей за прогулами, я повторил про себя эту фразу. Впрочем, прошло какое-то время и дама вернулась: Джоди разрешили посещать группу продленного дня в школе. Но я ее не пустил. Не хватало еще, чтобы для нас делали ИСКЛЮЧЕНИЕ.

Мы прожили этот год, ни от кого не получая ровно никакой помощи, и я гордился нами. Эмбер закончила девятый класс. К Джоди вернулся дар речи. Я оплатил все счета. В самые тяжелые минуты я черпал энергию в злости и ужасе, что охватили меня, когда я пришел домой и понял: про нас забыли.

Про нас забыли, но мы были не одиноки. Я понимал: кроме нас, масса детей проходит через те же испытания. Восемьдесят процентов женщин из маминой тюрьмы убили мужа или сожителя. Я как-то привел эти данные Бетти. Спросил:

– Вам это ничего не говорит про женщин?

Она сказала:

– Нет. Зато тебе говорит про мужчин.

Насмотрелся я на индеек и на небо, глаза стали слипаться. Неважно, какой сегодня день и надо ли мне идти на работу. Сон совсем меня сморил.

Я поднялся с травы, сделал пару шагов к дому и застыл на месте.

На диване сидела Мисти и целилась из винтовки мне в голову.

Я завопил и бросился ничком на землю. Тридцать птиц с кулдыканьем кинулись наутек.

– Ты это чего? – крикнула Мисти.

– А на что тебе мое ружье? – проорал я.

– Так индейки ведь. Хотела подстрелить парочку.

– Господи.

Лоб у меня был весь мокрый. На подгибающихся ногах я доковылял до сестры.

– Никогда больше так не делай. – Я вырвал ружье из ее рук.

– Я думала, ты обрадуешься. Бесплатная жратва.

Со своими веснушками она расправилась, нанеся на щеки две широкие лиловые линии. Прямо фермер из эпохи подсечно-огневого земледелия.

– Почему ты на меня так смотришь? – спросила Мисти.

– Как «так»?

– Типа ты очень удивлен, что видишь меня.

– Порой я забываю, что ты еще ребенок.

– Я не ребенок, – возразила сестра. – У меня месячные начались.

– Об этом не со мной, – поморщился я и проследил за ее взглядом.

Она смотрела на камень, о который я шарахнулся накануне. На нем четыре идеально круглых бурых пятна.

– Не называй меня ребенком, – попросила сестра.

Я осторожно дотронулся до нижней губы. Рожу я умыл в ручье Келли, но своего отражения не видел. Губу небось разнесло. Болит, зараза, ужасно.

– Думаю, когда вырастешь, тебе неплохо бы поступить в колледж и найти приличную работу, – выдал вдруг я ни с того ни с сего.

– Колледж? – рассмеялась она. – Мне в «Сладкую лунку» не выбраться.

– В смысле, не хочу, чтобы ты работала в «Шопрайте». А так можешь заниматься, чем понравится.

Она хмуро посмотрела на меня: