Книга Подвиг Севастополя 1942. Готенланд, страница 119 – Виктор Костевич

Когда нас накрыло огнем с «Максима Горького» (а откуда еще, если взрывы закрыли небо?), мы растерялись окончательно. Начали отползать. Русские по всему периметру кинулись в контратаку. Я, Дидье и Браун забились в воронку и палили из пулемета. Точнее, из пулемета били они, я стрелял из своей винтовки. Русские падали, их никто не считал.

Отбросив русских к станции, мы вторично занялись нашим дотом. Сначала с ним возился взвод из четвертой роты, но русские, отбиваясь огнем и гранатами, положили не меньше половины людей. Я, Дидье и Штос помогали вытаскивать раненых. Наш бросок результатов не дал, трое ребят, подползших под амбразуру, подорвались на русских гранатах – я видел подпрыгнувшие, как куклы, тела. Вегнер запросил огнеметы, но огнеметы были заняты на фланге батальона. Мы лежали без дела еще полчаса, любая попытка подняться пресекалась русским пулеметчиком. Очереди становились короче и не отличались точностью. Но когда после долгого обстрела из полкового орудия двое наших снова попытались подобраться к доту, их остановили гранатой. На сей раз, правда, обошлось без жертв. Наши начальники сползлись на совещание, оказавшись рядом с мной и Дидье.

– Ничего, – сказал унтерфельдфебель Брандт. – Там почти никого не осталось, да и те переранены.

– Почему вы так думаете? – спросил его старший лейтенант Вегнер.

– Гранаты рвутся прямо под амбразурой. Они их не бросают, а выталкивают. Сил нет совсем.

– Чего же не сдаются? – недовольно буркнул старший ефрейтор Главачек.

– Комиссаров своих боятся, что тут неясного.

– Хорошо нам, – заметил Главачек, – у нас комиссаров нет.

– Вы собрались сдаваться русским в плен? – осведомился Вегнер.

Главачек обиделся.

– Как можно сравнивать? Мы совсем другое дело. Мы защищаем Европу. А они…

– Азию, – в нарушение субординации подсказал Дидье.

Вегнер ухмыльнулся. Брандт был занят своими мыслями. Наконец он произнес: «Пора с ними кончать», – и изложил нехитрый план. Мне, Гольденцвайгу, Главачеку и ребятам из третьего отделения следовало обойти дот слева, немного демонстративно, чтобы отвлечь на себя внимание («Они наверняка промажут, а слева все чисто»). Дидье и Брауну поручалось держать амбразуру под прицелом и при необходимости открывать по ней огонь («Всё должно быть под контролем»). Сам Брандт тем временем собирался скрытно подобраться к доту, заползти на него и угостить героев парочкой гранат («За ними никого, можно не опасаться»). Вегнер одобрил план, но для очистки совести спросил: «Быть может, все-таки дождаться огнеметчиков?» – «Справлюсь, – ответил Брандт, – не в первый раз».

Все вышло, как он сказал. Мы проделали три четверти намеченного пути, когда из амбразуры вырвался клуб дыма, раздался короткий хлопок и русский «максим» навеки замолк. Рота стремительно переместилась на новую позицию. Я, Дидье и Браун продвинулись дальше всех, захватив небольшой окопчик чуть левее дота. Мы могли его и не заметить, но оттуда хлестнули два выстрела (не так-то всё было чисто). В ответ мы швырнули гранаты. Три разрыва слились в один, и мы, пробежавши десяток метров, скатились в неглубокую ячейку. Браун, по-быстрому оглядевшись, установил пулемет. Двое русских валялись по сторонам. Один, белевший стриженым затылком, был безнадежно мертв. Другой, в спортивной майке, шарил рукой по земле и втягивал воздух горбатым носом. Дидье, зажмурившись, для верности добил его прикладом.

– Чего копаешься? – раздраженно бросил Браун. – Ленту держи.

Русские пошли в контратаку. Нам снова пришлось отступить, но дота мы им не отдали.

* * *

Рота получила часовую передышку. Наступление развивали другие. Мы сумели отправить в тыл раненых (во взводе их было пятеро), подобрать убитых (взвод потерял двоих), напиться воды (из доставленной нам канистры, во фляжках давно было сухо) и подкрепиться своими запасами (я поел сухарей с шоколадом, Дидье предпочел колбасу). После полудня продвижение возобновилось.

Впрочем, продвижение – сказано слишком громко. За время нашей передышки атакующие роты прошли с полсотни метров и теперь лежали под бешеным русским обстрелом. Мы ползком преодолели отделявшее нас от линии огня пространство и заняли отведенное нам место.

– Продолжим отдых здесь, – оценил положение Дидье.

В нашей цепи разорвались две мины. «Санитары!» – выкрикнули слева. Штос пополз туда. Парню из третьего по имени Альфред Хёфер оторвало по локоть руку, надо было срочно наложить жгут и впрыснуть обезболивающее.

Под прикрытием двух штурмовых орудий цепи перебежками и ползком преодолели еще полсотни метров. Состав встречавшихся по дороге убитых заметно изменился. Если раньше большинство было немцами, то теперь их сменили русские.

– Гляди, – шепнул мне Дидье и показал на замершего в напряженной позе мертвого автоматчика – с ногами, согнутыми в коленях, и руками, согнутыми в локтях. Пальцы сжатых наполовину кистей были направлены вверх, пистолет-пулемет с круглым диском валялся рядом. Поначалу я подумал, что Хайнц имеет в виду автоматическое оружие, но, приглядевшись, заметил – передо мною женщина. Искаженное в бешенстве лицо и засохшая струйка крови у края разверстого в предсмертном крике рта.

Подползший к нам Гольденцвайг не удержался от замечания.

– Русские без баб даже воевать не могут, хорошо устроились, монголы. Жаль вот, сдохла, я бы с ней…

– Заткнись, урод, – рявкнул Дидье.

– Пошутить нельзя? – обиделся Гольденцвайг и, виляя задом, пополз дальше. Следом вынырнул Брандт. Поморщившись, недовольно спросил: «Чего задержались, герои?» Ответа не потребовалось, он всё увидел сам. Деловито распорядился: «Автомат подобрать и за мной». Мы растерянно переглянулись. Тогда он, подползши к русской, забрал бесценное оружие себе.

«Ненавижу», – прошептал, уткнувшись в землю, Хайнц. Кого? Убитую, унтерфельдфебеля, войну? Этого я не узнал. В одном сомневаться не приходилось, она бы нас в плен не взяла. Вооруженные женщины не отличаются милосердием. Иначе бы они оставались за прялкой – или за чем остаются они в наши дни?

В перекаты разрывов влился тонкий, едва различимый писк. Нас поливали из пулеметов. Пули проносились в полуметре над землей, не задевая никого, но не позволяя поднять головы. Иногда они попадали в бугорки перед нами, и те взрывались фонтанчиками пыли. Пулеметчики меняли прицел, силились нас достать, и хоть добиться этого не могли, основная задача решалась успешно – цепи были прикованы к месту. Шедшие за нами самоходки, подбитые русскими пушками, бессмысленно торчали на середине поля. Ближняя к нам чадила. Из стоявшей подальше выбивался оранжевый факел, вертикально вонзавшийся в серое небо. При очередном разрыве снаряда из неистраченного боезапаса пламя делалось кроваво-красным и резко взлетало ввысь. Это, собственно, и указывало на взрыв, поскольку среди общего гула отдельные звуки терялись. Под гусеницей валялся командир орудия, скошенный пулями уже на броне, когда выбирался из подожженной машины.