Книга Подвиг Севастополя 1942. Готенланд, страница 181 – Виктор Костевич

– Как вы оказались в Красной Армии? Полагаю, по мобилизации?

Губы русского дрогнули. В третий раз. Он помолчал, обдумывая ответ. Потом усмехнулся, на сей раз вполне отчетливо. Усталой и обреченной улыбкой.

– Если бы не призвали, пошел добровольцем.

Лист неспешно встал, сделал два шага и присел на краешек стола, прямо перед пленным. Милая фрау Воронов прошипела по-русски: «Сволочь». Подобный тон ее не красил, в нем послышалось что-то змеиное. Я вздохнул.

– Вы так сильно ненавидите Германию? Или национальный социализм?

Он не ответил. Лежавшая на колене кисть медленно сжалась в кулак. Фрау Воронов налила воды в стакан и залпом его осушила. Ее нервы железными не были. Но железных женщин не стоит водить в рестораны. Пустая трата времени и денег – даже в том случае, если они согласятся на то, что вы хотите.

– Где получили звание? – спросил я, резко меняя тон.

– В училище, – ответил он кратко.

– Каком?

– У вас на столе документы.

– Дерзите?

Он промолчал. Я взглянул на фрау Воронов и быстро отвел глаза – столь неприятным вдруг стало ее лицо. Лист вернулся в кресло и отгородился от нас взятой со стола коллаборантской газетенкой «Голос Крыма». Не думаю, что ему вдруг захотелось ознакомиться с туземной прессой, скорее оберштурмфюрер пытался незаметно подремать. Я добавил в голос мягкости.

– Хорошо. Я умею читать. Кем вы были до войны?

– Учился в политехническом.

– Мечтали стать инженером? Как отец?

Младший лейтенант насупился.

– Нет, филологом. Как дядя. Но инженером нынче лучше.

– Почему? – удивился я искренне. – Вас смущало засилье марксизма в гуманитарных науках?

Он снова не ответил. Я подумал, что пора послать его к Ширяеву. Просто чтобы поучить уму-разуму. Легко корчить героя, когда с тобой вежливо беседует офицер во флотском мундире, предлагающий сигареты и угощающий водой в присутствии очаровательной женщины. Перед азиатскими рожами ширяевских подручных это гораздо сложнее. Однако я сдержался.

– Доучились?

– Не успел.

– Странно. Времени было достаточно. Вы уже, прямо скажем, немолоды.

– Был отчислен.

Фрау Воронов презрительно фыркнула, чем вызвала любопытство Листа, который на секунду показался из-за свободной крымской прессы.

– За что? – полюбопытствовал я. – Академическая неуспеваемость? Вы нерадивый студент? Нехорошо. Или за родственников?

Ответом было молчание. Я вновь подумал о Ширяеве. Но пока что беседа меня развлекала.

– Готов побиться об заклад, что вы не любили советского строя. – Я с удовольствием употребил славянский генитив при отрицании, на что способен далеко не всякий русский, не говоря о совершенно неспособных к этому богемцах или вовсе не знающих падежей болгарах. – И отец ваш тоже. Готов спорить. Но при этом, несмотря ни на что, он был совслужащим и работал на эту власть.

Мне было интересно, что скажет младший лейтенант. «Он служил стране и своему народу»? Тогда можно будет напомнить об отношении этого народа к таким, как он и его папаша. Ответ оказался другим.

– Он просто работал. По специальности. Не всякий имел такую возможность. Семья.

– Следовательно, ему всё было безразлично? – спросил я быстро. – И не окажись он в эвакуации, он точно так же работал бы на рейх?

Он не ответил. Я повысил голос, чем заставил Листа вторично вынырнуть из-за газеты. Фрау Воронов потянулась к графину.

– Так да или нет?

– Полагаю, что нет, – ответил младший лейтенант после долгого молчания (он явно не спешил со мною ссориться).

Я начал раздражаться. Лист отложил «Голос Крыма» в сторону и более не зевал. Фрау Воронов нервно постукивала по столешнице ногтями. Я решил припереть младшего лейтенанта к стенке. Сокрушить оборону неотразимыми доводами.

– Но какая разница? Он ненавидел большевиков и тем не менее работал на них. Не логичнее бы было трудиться во имя победы над большевизмом? Или просто плюнуть на всё и продолжать работать по специальности – для прокорма семьи? Что скажете, товарищ?

Он явно хотел отмолчаться (всякая дерзость имеет свой предел, и никому не хочется приближать расставание с жизнью). Но некоторое время спустя ответил:

– Нет, не логичнее.

Я хотел спросить почему, но не стал. Всё было ясно и так. Не стоило лишний раз нервировать фрау Воронов. Настала пора кончать этот занятный, но, по существу, никчёмный разговор. Я перешел прямо к делу. Без обиняков и дурацких условностей.

– Вы готовы сотрудничать с нами?

– О чем вы? – Кисть его сжалась опять. – Не понимаю.

– Прекрасно понимаете.

Он медленно разжал кулак и так же медленно проговорил:

– Исключено. Ausgeschlossen.

– Но вы ведь не большевик?

– Какое это имеет значение?

Все произошло как-то слишком быстро. Без игры, без уверток, раз и готово. Лист и фрау Воронов скучали. На лицах читалось: «Пора».

– Зря, – сказал я ему. – Собственно, после взятия города и учитывая, что вы не имеете связей с партизанами или подпольем, мне не о чем вас расспрашивать. Я сделал вам интересное предложение…

– А я отказался, – бестактно прервал он меня.

Солнечный луч, проникнув в щель меж занавесками, угодил ему прямо в глаза. Он невольно зажмурился, как будто перед ударом. Я с расстановкой проговорил, ставя последние точки над i:

– Младший лейтенант, мы хорошо понимаем друг друга. Но вот вы, видимо, до сих пор так и не поняли, что произошло со всеми вами. Возможно, вы всего не знаете. Так вот, сейчас на мысе Херсонес и рядом с ним скопилось тысяч пятьдесят, если не больше, русских. И никому нет дела до их эвакуации. Вы мне не верите? По глазам вижу, верите. Вас просто бросили. Даже не трусливо, а подло и равнодушно, как старую, использованную, ненужную деталь.

Он резко вскинул голову. Солнце продолжало бить ему в глаза, но теперь он не жмурился.

– А это уже не вашего ума дело.

Я старался не глядеть на присутствующих. Проклятая жара. И зачем сюда приперся этот Лист? И фрау Воронов – лучше бы ее тут не было. Тогда я бы мог позволить себе не обратить внимания на вызывающую наглость лейтенанта.

– Вы позволили себе слишком много, – сказал я ему очень тихо. – Есть вещи, которых простить нельзя. Речь идет о чести мундира, германского мундира. – Я сделал паузу. – Мне жаль, но вы должны понимать, что после такого предложения, как мое, и вашего отказа вы не можете оставаться в живых. Познакомившись со мной, вы узнали много лишнего. Да и вообще…

Он не ответил. Лист высунулся в коридор и позвал дожидавшегося там татарина.