Книга Даниил Хармс. Жизнь человека на ветру, страница 70 – Валерий Шубинский

Так получилось, что Хармс пришел в детскую литературу в то время, когда его собственный мир еще находился в процессе кристаллизации, когда творческая зрелость была впереди. Поэтому в своих первых стихах и рассказах для детей он не просто использует уже готовые ходы для решения прикладной задачи. Ограничения, наложенные жанром, помогли Хармсу кристаллизовать свои находки, воплотить их с большей отчетливостью (хотя и с меньшим богатством и разнообразием), чем это происходило в его тогдашних произведениях для взрослых. Лучшие из ранних детских стихотворений и рассказов Хармса стали своего рода мостом между его творчеством периода “Комедии города Петербурга” и “Елизаветы Бам” – и хармсовской поэзией и прозой 1930-х годов.

Однако по мере формирования зрелой поэтики “взрослого” Хармса его детские стихи и рассказы постепенно от этой поэтики отдалялись. Это не значит, что детские произведения Хармса стали хуже. “Миллион”, “Игра”, “Веселые чижи” – отличные стихотворения. Но в этих стихах Хармс не ищет, а блистательно демонстрирует уже найденное. В них граница между игрой, фантазией и реальностью отчетлива.

Рассказ о планах журнала “Ёж”, помещенный в рекламном буклете “Ёж в 1929 году” (Л., 1928). На рисунке Б. Антоновского: редакционная собака Пулемет, ученая фокусница Тетя Анюта, Макар Свирепый, плотник и изобретатель Иван Топорышкин, Петрушка.

Публикация стихотворения Д. Хармса “Почему” (Ёж. 1928. № 12). Рисунки В. Замирайло.

“Чижи”, созданные в соавторстве с Маршаком, посвящены Ленинградскому детскому дому № 6 и напечатаны в первом номере “Чижа” (а ранее – в рекламном буклете, посвященном подписке на “Чиж” на 1928 год [247] ). Маленькие птички, как и дети в детдоме, жили большим коллективом, другой жизни не знали, а этой радовались. Олейников, язвительный друг и благожелательный редактор, издевался:

Жили в квартире

Сорок четыре

Сорок четыре

Тщедушных чижа:

Чиж-алкоголик,

Чиж-параноик,

Чиж-шизофреник,

Чиж-симулянт,

Чиж-паралитик,

Чиж-сифилитик,

Чиж-маразматик,

Чиж-идиот…

В сороковые – пятидесятые годы, когда Хармс был неупоминаем, Маршак печатал стихотворение только под своим именем… Может быть, это и было не вполне этично, но спасало хорошие произведения от забвения. В этом заключался один из разумных компромиссов Самуила Яковлевича.

Конечно, те изменения, которые происходили в произведениях Хармса для детей, были связаны и с внешними обстоятельствами. С каждым годом ему и его друзьям приходилось писать все больше “халтурных”, заказных произведений на заданные темы. Иногда эти произведения парадоксально перекликались с их “взрослым” творчеством. Например, в декабрьском (то есть предрождественском) номере “Чижа” за 1930 год напечатано следующее стихотворение:

Не позволим мы рубить

молодую елку,

не дадим леса губить,

вырубать без толку.

Только тот, кто друг попов,

елку праздновать готов.

Мы с тобой – враги попам,

рождества не надо нам.

Групповой портрет редакции журнала “Ёж”, помещенный в рекламном буклете “Ёж в 1930 году” (Л., 1929). Макар Свирепый, Петрушка, Тетя Анюта, Иван Топорышкин.

Автором этих строк был будущий автор “Елки у Ивановых” Александр Введенский. К 1938 году, когда была написана пьеса, елка уже была санкционирована властями, но перенесена с Рождества на Новый год.

Хармс, впрочем, и в такие стихи вносил порою ноту абсурда. Особенно замечательно в этом смысле стихотворение “Что мы заготовляем на зиму”. Скучноватый текст про заготовку малины, черники, грибов и яблок “для рабочих и детских столовых”, написанный малопригодным для детской поэзии белым стихом – и вдруг:

А курам –

суши тараканов;

лови их летом

на печке.

Зимой будут куры клевать

их с большим

аппетитом.

Ухмылочка для своих, понимающих: обэриуты и их друзья знают, кто такой Таракан Тараканович. Дальше пионеру предлагается заготовить “зеленой глины”, чтобы зимою вылепить из нее “себя самого”:

Да так хорошо

и так умело,

что тебя отольют из чугуна

или из бронзы

и поставят в музее

на первое место.

А люди скажут:

“Смотрите –

Это новый, советский художник”.

Дух поэтического безумия и поэтической непредсказуемости в стихах Хармса, предназначенных для детей, не умирал никогда. Он жив и во многих вещах начала 1930-х годов, например, в гениальном “Вруне”:

– А вы знаете, что на?

А вы знаете, что не?

А вы знаете, что бе?

Что на небе

Вместо солнца

Скоро будет колесо?

Скоро будет золотое,

(Не тарелка,

Не лепешка),

А большое колесо!

– Ну! Ну! Ну! Ну!

Врешь! Врешь! Врешь! Врешь!

Ну, тарелка,

Ну, лепешка,

Ну еще туда-сюда,

А уж если колесо –

Это просто ерунда!

(Именно это стихотворение Хармс читал на последнем вечере обэриутов на Мытне – студентам [248] .)

А с середины 1930-х годов граница между “детским” и “взрослым” Хармсом снова станет зыбкой и временами почти условной. Но за эти годы многое изменится и в творчестве писателя, и в его жизни.

Стихотворение Даниила Хармса “Миллион”. Первая страница автографа, 1930 г.

Даниил Хармс, 1930-е.