Онлайн книга «Пастернак в жизни»
|
(Табидзе Т.Ю. О книге Б. Пастернака «Грузинские лирики» [200] // Б.Л. Пастернак: pro et contra. Т. 1.С. 749) * * * Несомненно, что для Пастернака и Тихонова переводы грузинских поэтов не были простой «работой на заказ», а были обусловлены внутренней творческой потребностью. Не случайно, что для обоих грузинские переводы совпадают со временем лирического молчания. Не случайно, что оба после длительной работы над грузинскими поэтами снова выступили с новыми оригинальными стихами. (Святополк-Мирский Д.П. О советской поэзии // Известия. 1936. 28 января. № 24 (5881). С. 3) * * * Пастернак пишет не копию, а портрет оригинала. Вы смотрите на двойника и удивляетесь своим чертам. Конечно, вас изменил наряд чужого языка, музыка чужого языка, но вы благодарны волшебнику, который ввел вас в ином уборе в многолюдный и торжественный мир русской поэзии. (Гаприндашвили В. Выступление на I Всесоюзном совещании переводчиков // Пастернак Б.Л. Не я пишу стихи…: Переводы из поэзии народов СССР. М., 1991. С. 322) * * * Тициан Табидзе Не я пишу стихи. Они, как повесть, пишут Меня, и жизни ход сопровождает их. Что стих? Обвал снегов. Дохнет – и с места сдышит, И заживо схоронит. Вот что стих. Под ливнем лепестков родился я в апреле. Дождями в дождь, белея, яблони цвели. Как слезы, лепестки дождями в дождь горели. Как слезы глаз моих они мне издали. В них знак, что я умру. Но если взоры чьи-то Случайно нападут на строчек этих след, Замолвят без меня они в мою защиту, А будет то поэт – так подтвердит поэт. Да, скажет, был у нас такой несчастный малый С орпирских берегов – большой оригинал. Он припасал стихи, как сухари и сало, И их, как провиант, с собой в дорогу брал. И до того он был до самой смерти мучим Красой грузинской речи и грузинским днем, Что верностью обоим, самым лучшим, Заграждена дорога к счастью в нем. Не я пишу стихи. Они, как повесть, пишут Меня, и жизни ход сопровождает их. Что стих? Обвал снегов. Дохнет – и с места слышит, И заживо схоронит. Вот что стих [201] . 1933 * * * Осип Эмильевич был врагом стихотворных переводов. Он при мне на Нащокинском говорил Пастернаку: «Ваше полное собрание сочинений будет состоять из двенадцати томов переводов и одного тома ваших собственных стихотворений». Мандельштам знал, что в переводах утекает творческая энергия, и заставить его переводить было почти невозможно. (Ахматова А.А. Листки из дневника // Мандельштам О.Э. Воронежские тетради. Воронеж, 1999. С. 78) * * * Параллельно с нарастающим моим убежденьем в общем превосходстве Паоло и Тициана я встречаюсь с фактом их насильственного исключенья из списка авторов, рекомендованных к распространению и обеспеченных официальной поддержкой. Я бы тут преуспел, если бы от них отказался. Тем живее будет моя верность им. (Б.Л. Пастернак – З.Н. Пастернак, 23 ноября 1933 г.) * * * Это Ваше дыхание почвы, и судьбы, и «полной гибели всерьез» неотступно меня влечет; мне кажется, что это будет самое ценное, что вообще мне положено сказать, потому я намеренно отказался от Вашего любезного приглашения использовать Ваш апрельский перерыв и прислать стихи для переводов. Вам не трудно представить, как меня это тронуло и подбодрило. Потом мне передавали Ваши слова, что Вам хотелось приехать в Грузию. Или меня вызвать на какую-то подмосковную дачу, чтобы вместе пожить месяц; встречи с Вами для меня – чистилище – я только тогда возвращаюсь к поэзии; признаться, я давно не испытывал такого чувства, это бывает в ранней юности, в горячке первой любви. Мне кажется, это чувство первой любви у Вас перманентное, и я вижу Вас вечно на положении марбургских встреч без пальто в поезде на Берлин, задыхающимся от слез первой мучительной любви, – эта дрожащая, озябшая или трепетная лирика и дает окраску пастернаковскому периоду лирики. (Т.Ю. Табидзе – Б.Л. Пастернаку, 17 июня 1935 г. // Б.Л. Пастернак: pro et contra: Пастернак. Т. 1. С. 599) * * * Отправляясь в свои «воздушные» странствия, Пастернак построил свою летательную машину из лучшего материала дворянско-буржуазной литературы. Но надо же летчику когда-нибудь опуститься на землю; а иной земли, кроме советской, для дальнейшего развития русского художественного слова нет. В поэзии Бориса Пастернака все больше и больше проявляется это сознание. Проза Пастернака может быть признана нейтральной, но в ее нейтральности – та вневременность, которая превращает литературу в пустую игру, а это жаль. (Нусинов И.М. Мастерская старых образцов // Художественная литература. 1933. № 9. С. 8) * * * Именно это ведь и характеризует наше время. На партийных ли чистках, в качестве ли мерила художественных и житейских оценок, в сознаньи ли и языке детей, но уже складывается какая-то еще не названная истина, составляющая правоту строя и временную непосильность его неуловимой новизны. Какой-то ночной разговор девяностых годов затянулся и стал жизнью. Очаровательный своим полубезумьем у первоисточника, в клубах табачного дыма, может ли не казаться безумьем этот бред русского революционного дворянства теперь, когда дым окаменел, а разговор стал частью географической карты, и такою солидной! Но ничего аристократичнее и свободнее свет не видал, чем эта голая, и хамская, и пока еще проклинаемая и стонов достойная наша действительность… (Б.Л. Пастернак – О.М. и А.О. Фрейденберг, 18 октября 1933 г.) * * * 8 января, в 12 ч. 30 мин. дня, умер от атеросклероза Андрей Белый, замечательнейший писатель нашего века, имя которого в истории станет рядом с именами классиков не только русских, но и мировых. Имя каждого гения всегда отмечено созданием своей школы. Творчество Андрея Белого – не только гениальный вклад не только в русскую, но и в мировую литературу, оно – создатель громадной литературной школы. Перекликаясь с Марселем Прустом в мастерстве воссоздания мира первоначальных ощущений, А. Белый делал это полнее и совершеннее. Джемс Джойс для современной европейской литературы является вершиной мастерства. Надо помнить, что Джемс Джойс – ученик Андрея Белого. Придя в русскую литературу младшим представителем школы символистов, Белый создал больше, чем все старшее поколение этой школы – Брюсов, Мережковские, Сологуб и др. Он перерос свою школу, оказав решающее влияние на все последующие русские литературные течения. Мы, авторы этих посмертных строк о Белом, считаем себя его учениками. |