Онлайн книга «Германтов и унижение Палладио»
|
– Что вы-то, русские, позорно отставшие от Запада в перепроизводстве иллюзий, собираетесь делать? – Догонять! – И как, догоните? – Посмотрим… – снисходительно улыбнулся – Мы запрягаем долго, потом, может, и перегоним, если вдруг вожжа под хвост попадёт; нам, правда, обновить придётся оглобли, хомуты, вожжи… – Пока с ветхой упряжью возитесь, будете торговать втридорога нефтегазом и шантажировать свободный мир перекрытием крана? – Чем богаты, тем и рады. – Дёгтя-то хватит, чтобы колёса телеги смазывать? – влез некто из колбасных эмигрантов, политически самых непримиримых. – Обижаете! – с металлом в голосе – У нас, впрягающихся в планетарный процесс, неисчерпаемые ресурсы для развития гужевой тяги. – Слава богу, успокоили. А бронепоезд, если не секрет, на запасных путях стоит? – не унимался колбасник. – Стоит, стоит, – обрадовался, язвительно расплываясь, Германтов, – у меня от вас нет военных секретов! Правда, проржавел бронепоезд, пушки отправили в переплавку. – Тогда скажите, почему в России ни тпру, ни ну, почему так, с мёртвой хваткой, держатся за проржавевшую авторитарную власть? – Побаиваются, думаю, отпускать поводья. – И что же будет, если поводья всё-таки отпустить? Разобьётся проржавевшая колымага? – Такие исторические эксперименты в России ставились от царя Гороха. Не забыли плачевных их результатов хотя бы в прошлом, двадцатом веке? Хотя бы несколько абзацев про февраль семнадцатого читали у Солженицына? – театрально вздохнул, а после паузы сказал доверительно: – Вот и теперь, наверное, если сразу бросить поводья, всё вразнос пойдёт, колёса колымаги отвалятся, покатятся дружно в разные стороны; борцы-то за свободу лишь интеллигентно расцарапают друг другу физиономии, а вот распри в так называемой элите, где уживаются пока силовики-государственники и либералы-рыночники, погрузят всю страну в хаос, возможно, в пугачёвщину-разинщину, по-русски говоря – в смуту. – Что же делать вашему пожизненному президенту, чтобы упредить смуту? Натягивая поводья, ещё и закрутить поскорее гайки? – Как можно закрутить гайки? Резьба сорвана. – А если грохнутся цены на нефть? – Будем чесать затылки, то есть – репу… – И что же спасёт Россию? – Вопрос, как всегда, открыт. – Спасибо, господа-полемисты, за искромётный и при этом просветительский, в меру нашего понимания, скетч! Но скажите-ка лучше, дорогой и осведомлённый гость с Востока, что серьёзно тревожит вас на Западе, в объединённой Европе? Финансы? – Финансы, как и заведено от века, поют романсы, но – всё заунывней поют… И это лишь прискорбная монетарная прелюдия. – Чего? – Грядущего цивилизационного распада, полной утраты христианской идентичности. Аплодисменты, гул. – Есть ли исторические шансы предотвратить деградацию и распад? – Боюсь, нет. – И где была, на ваш взгляд, точка невозврата? – Да хотя бы в псевдогероическом 1968 году, – он, задира и провокатор, намеренно замахивался на святое? – В вашей идеалистически беспричинной, с жиру взбесившейся студенческой революции, правда, будем справедливы, – бескровной. Не забыли, что кричали на потешных баррикадах, переворачивая «ситроены» и «пежо», швыряя в полицейских булыжники, взращённые в университетских оранжереях интеллектуалы-революционеры? Запрещено – запрещать! Вот как мило философски подкованные питомцы Сорбонны понимали свободу; сломя головы, побежали в сияние розового рассвета всемирной демократии, пооткрывали границы всем страждущим свободы-братства-равенства, словно новые пролетарии во второй попытке соединиться, а добежав за полтора-два десятка лет до благополучненькой общечеловечной Европы, на закат напоролись и – расслабились, опустили руки, своим глазам верить не захотели. – Но это был наш великий бунт против буржуазной обыденности… – В результате которого обыденность восторжествовала, а бывшие бунтари в обновлённой, заплывшей жирком обыденности отлично устроились: многие из них, возглавляя корпорации и банки, ездят давно на «мальбахах», иные – те, кто материально не так удачливы, – учат нас, азиатских дикарей, демократии, с самодовольными физиономиями заседая в европарламентах. – Так ничего хорошего и не дала та революция? – Дала! – Годара. – Любите «новую волну»? – Очень! Аплодисменты. – Кем были бы вы во Франции по политическим взглядам? – Голлистом. – Смело! Особенно для облевевшей, развращённой левизной Франции. Что вами движет? – Допущение, что, образумившись, Франция поправеет. – Это рецепт спасения? – Возможно. Запоздалый. – Не опасно ли перейти коричневую черту? – Опасно, но надо последить за собой, чтобы не наступить на ржавые грабли. – Вы до сих пор симпатизируете де Голлю, оскорблённому немотивированно внезапной революцией? – Ещё бы ему не симпатизировать! Я слушал запись выступления генерала, тогда – полковника, по Би-би-си, он обращался к французам по радио на другой день после того, как Франция позорно капитулировала. А вы слушали хотя бы ту запись? Или поспешили её забыть? – Вы, – отвечали ему, дабы вернуть его в наши дни, вопросом на вопрос, – против перемен? – За! Но – без пены бешенства на губах; студенты-то побежали чересчур быстро и, как сказали бы у нас, впереди паровоза. – И уже не притормозить? – Попробуйте! Вы же смертельно боитесь, что обвинят вас в предательстве завоеваний демократии; и хотя ни у кого в Европе нет уже сил так быстро бежать, вы умело бег имитируете. Едва ли не вся европейская энергетика, увы, иссякающая, тратится уже на имитацию… – И что же, сразу после того, как генерал обиженно сдал полномочия… – Не сразу, не сразу после де Голля, умевшего, в отличие от нынешних политиков-троечников, смотреть и в корень, и в небо. Пока устрашающе монолитным был Социалистический Советский Союз, на Западе вынужденно держались в тонусе, а уж когда монстр Союз, раскрошившись изнутри, грохнулся и безупречные воители и знаменосцы свободы-демократии, секретари вашингтонского обкома за компанию с вашими постаревшими революционерами и самодовольными кабинетными котами, безжизненными брюссельскими бюрократами, возглавили прогрессивное человечество… – И что могло бы влить в анемичный европейский организм свежую кровь? – Союз с Россией, которого вы параноидально боитесь. – Упущенный шанс? – Надеюсь, небезвозвратно. – А пока – историческая промашка интеллектуалов-европейцев, которых теперь за ниточки дёргают из Вашингтона и отчасти – Брюсселя? Думали, устарел пессимист-Шпенглер, поверили в счастливый конец истории… Когда ещё думали – пронесло, думали, свет сплошной впереди, ошибся Шпенглер, а… |