Онлайн книга «Воевода Дикого поля»
Весенним днем Григорий Засекин и Петр Бортников стояли у Кремля на площади, что именовалась Полым местом. Тысячи людей собрались здесь в этот час, и как же иначе: на помосте, у двух плах, ожидали внезапной расправы Данила Адашев и его сын Тарх. – Что ж это делается, Гриша?! – шептал Петр, сжимая от гнева кулаки. – Данилу казнить! Господи, куда ж Ты смотришь, куда?! Господи… – Молчи, – отвечал ему Григорий. – Смотри и молчи. Не знаешь ведь, кто за твоей спиной тебя слушает. Даниле Федоровичу уже не помочь. Молчи потому… Лишь издалека они видели двух человек – взрослого мужчину и подростка – в белых рубахах, расстегнутых на груди. И двух палачей в длинных кафтанах с топорами в руках. Но не могли они слышать, о чем говорили отец и сын, встречая смертный час. – Тятя, страшно мне… – признавался сын. – Не бойся, ничего не бойся, – отвечал ему отец. – Такова воля Господа – примет Он нас с тобой, скоро примет. И не плачь, не плачь!.. – Все равно страшно, тятя, – дрожащим голосом лепетал мальчишка, не зная, куда ему смотреть – на толпу внизу, на отточенный топор, воткнутый в плаху, или на лица палачей. – У кого из вас рука крепче? – неожиданно спросил Данила у палача постарше. – У тебя – прав я? Второй был совсем молодым человеком и, кажется, сам страшился того, что должен был вот-вот исполнить. – Прав, – ответил старший их палачей. – Ты ему и руби, – кивнул он на сына. – А мне пусть этот рубит! – У тебя вон шея – как у быка, – заметил палач. – Как раз под мой топор. А у сына твоего, как у гусенка, как раз под топор моего Никитки… – Все равно, ты ему руби, я стерплю, если что! За спиной приговоренных, на помосте, окруженный своими людьми, Алексей Басманов махнул рукой: – Пора дело делать! – Прошу тебя! – умоляюще взглянул на старшего палача Данила Адашев. – Бог с тобой, – сказал тот. Бросил своему сыну: – Меняемся! Никитка обошел плаху, шагнул к Даниле. Отец занял его место. – Вставай на колени, паренек, и голову клади сюда, – сказал старший палач Тарху. – Да не бойся ты, все сделаю умеючи. За отца лучше помолись, чтобы отошел сразу. – Тятя, – заволновался Тарх, – тятенька!.. – Вставай на колени и клади голову, как тебе сказали, – проговорил Данила. – Ничего не бойся, я с тобой, с тобой… Ноги у Тарха подкосились сами собой, вслед за ним встал на колени и Данила, уложив голову на деревяшку. – Прости меня, Господи, – прошептал он. – Прошу тебя, Никитка, бей точнее… Всего этого Григорий и Петр не слышали. Они увидели только, как по сигналу Басманова взметнулись два топора, но когда опустились – и сухой удар прокатился по всей площади, – голова покатилась вниз только одна – юноши. – Господи, Господи, – зашептал Петр, отвернулся. – Да за что же такие муки? За что?! Еще один сухой удар. – Все, кончено, – глухо сказал Григорий. – Царствие небесное Даниле Федоровичу и его сыну. Петр поднял на товарища глаза: – В аду гореть его душе. – Чьей? – нахмурился Григорий. – Ты знаешь – чьей, – мрачно усмехнулся тот. Они не заметили, как рядом с ними оказался свидетель их разговора. – Ты, Петр, своей смертью не умрешь, – сказал огненно-рыжий Степан. – Идемте в кабак, выпьем за помин души двух убиенных. Я плачу?. – Да нет, благодарствую, – ответил Петр. – Ты лучше вон того палача пригласи, – он кивнул в сторону помостов. – Да не того, что с топориком, – это собака цепная. А того, что приказ отдавал. Его пригласи! Не меня. – А ты, Григорий? – Нет, Степан, ни есть, ни пить не хочу, тем паче на Басмановские деньги. – Вино не разбирает, на чьи деньги куплено, – обронил Василевский. – Ты знаешь, я любил и уважал Данилу Федоровича, и не верю, что он – предатель, – твердо сказал Григорий. – А коли царь верит? – А коли царя за нос водят? – спросил Петр. – Тогда как? – Царь велик и мудр, – важно изрек Степан. – Впрочем, от вас я другого ответа и не ожидал. А коли так, то прощайте, друзья-товарищи. Только помните: может быть, однажды я стану для вас последней надеждой, единственной! Петр проводил его презрительным взглядом, Григорий иначе – с неожиданно промелькнувшей надеждой… – Пойдем в кабак, – предложил Григорий, когда присмиревшая толпа, насмотревшись крови, стала покидать место казни. – Только не туда, куда наш Степан ходит, – ноги моей там больше не будет! – Идем, Гриша, – согласился Петр. – Напьемся… Многие люди разных сословий, что расходились с площади, тайком плакали: Данилу Адашева знали тысячи москвичей, и ничем не оправданная расправа над ним, как и над малолетним сыном его, потрясла до глубины души. Не все были такими подозрительными, как царь Иоанн Васильевич, и мало кто верил в предательство Данилы; и не все были такими вероломными и жестокими, как боярин Алексей Басманов и вся его волчья стая, чтобы получить удовольствие от убийства этого достойного человека и его невинного сына. Хорошо одетая девушка, что плакала в платок, показалась Григорию знакомой. Он обошел ее, заглянул в глаза, нахмурился, отвел ее руку от лица. – Марфуша?! – вырвалось у него. Девушка захлопала заплаканными глазам, словно что-то вспоминая, затем просветлела: – Ох, забыла, как вас зовут, барин! – Григорий Засекин, князь, – напомнил он. – Верно, князь, – пробормотала она, пальчиками утирая слезы. – Григорий, верно… – Что же ты плачешь? – спросил он. – Была знакома с Данилой Адашевым? – Просто плачу, – ответила девушка. – Не люблю, когда людей убивают. Да еще и детей в придачу. Пусть даже отец виноват, но за что же ребеночку-то голову рубить?! Страшно это, неправильно!.. Григория тронули ее слова – тронули больше всех слез, которые он видел сегодня. – А это мой друг Петр, – представил Григорий товарища, с интересом разглядывающего вызывающе красивую барышню с чересчур нарумяненными щеками. – Не выпьешь ли с нами вина, Марфуша? – предложил он. – Угостите – выпью, – слабо улыбнулась она. – Только я не пойду туда, где вы со Степаном сидели, – избил он меня в ту ночь, пьяный был, злой, я больше с ним и не виделась. Даже переехала в другое место, подальше от Китай-города. – Степан? – переспросил Петр. – Наш Степан?! Марфуша тоже посмотрела на него, но с тревогой. – Наш Степан, – утвердительно кивнул Григорий. – Ты не бойся, Марфуша, Петр и слышать о нем не хочет! Хотя только что его видели… |