Онлайн книга «Дядя Зяма»
|
Обыватели, почувствовав себя виноватыми, вздрогнули и придвинулись к печке, которую стали топить лишь пару дней назад. И только дядя Ури отважился пуститься в расспросы: — Что случилось? Как это произошло? А ему, хозяину купальни, почем знать? Он же шел с поднятым воротником тулупа. Но только вот ему кажется… Он может поклясться, что… что видел хромого, который убегал, подпрыгивая на своем костыле… Может, это Хаце-шапочник? Тот самый, которого видели выходящим из хаты поднадзорного, он тогда еще все оглядывался? Коли так, то шапочник из той же шайки… Чтоб им всем повылазило! — Надо было еще тогда переговорить с приставом, — заявляет Ури и выдергивает у себя из бороды волосок. 2. Хозяин купальни и вправду перестал вносить еженедельные платежи в «Сеймех нейфлим», и никто ему слова не сказал. Но этим дело не кончилось. Прошло некоторое время, и вдруг новость: у Уриного старшего брата, Зямы-скорняка, вдруг забастовали подмастерья. И когда — в конце зимы, когда работа в самом разгаре, когда нужно сшивать раскроенные пластины белки и хорька перед ярмаркой в Нижнем. Чего они хотят? Хотят — прибавки, а не хотят — работать после семи часов вечера. А ежели из-за этого товар будет не готов вовремя, пусть реб Зяма наймет еще нескольких подмастерьев. Ничего страшного, мало, что ли, свободных рабочих рук в Шклове? Роптали старшие подмастерья, молчал только ученик Пейшка, желтоволосый парень с такими рыжими веснушками, будто его сбили из красноватых яичных желтков, даже зубы у него были желтые, как у овцы. Только глаза, зеленоголубые, как зажженные спички, и бегают, как у кота. Да, Пейшка молчал, но дядя Зяма всем своим жизненным опытом почуял его тихую ненависть. И когда подмастерья распустили язык, Зяма ни с того ни с сего угостил затрещиной… Пейшку. И кому же, как не Пейшке, должен был Зяма дать затрещину? Во-первых, Пейшка — самый младший, во-вторых, а что он все время шушукается с подмастерьями, стоит ему, Зяме, выйти за дверь? И почему молчит, когда все говорят?.. Ури-косой, который при этом присутствовал, согласился со старшим братом и одобрил затрещину. И правда… О чем такому юнцу, как Пейшка, шушукаться со старшими? Ему еще учиться и учиться… А может, Пейшка вообще снюхался с хромым шапочником? Но оказалось, что старшим подмастерьям не по душе пришлось ни Зямино рукоприкладство, ни Урино одобрение. Потому что сразу после того, как все это произошло, они поснимали передники и надели пальто. — Что это за новая мода? — раскричался, вспыхнув, как огонь, Зяма. — Вам скоро расскажут! — спокойно и загадочно ответили ему. — Кто мне расскажет? Что расскажут?! — хорохорился Зяма. На это ему никто ничего не ответил. Только Бендет, старший подмастерье, тихо, даже отчасти застенчиво, но в то же время не отвечая на вопрос прямо, сказал: — И… что вы руки распускаете? Своим детям затрещины отвешивайте… Помирить всех попробовал Зямин гой с «золотыми руками», мастер подкрашивать беличьи и хорьковые пластины. Он дыхнул на хозяина перегаром и благодушием: — Ну, слушай, барин, голубчик! Пойди, поговори с ними!.. Ты же видишь… Родной, помирись! И на нем-то Зяма и выместил всю свою злость: — Ты, пьянчуга, не мешайся! Тебя не спрашивают. Молчи! Все ушли. А разговаривать с Зямой пришел человек, который вообще не имел отношения к скорняцкому делу. Угадайте кто? Шапочник! Шапочник Хаце-хромой… Это его, оказывается, послали разговаривать с дядей Зямой. Он прихромал на своем черном костыле, в суконном картузе с козырьком, из-под которого смотрели пронзительные глаза. Язык так и вертится между жидкими подстриженными усами и такой же бородкой: доброе утро, реб Зяма! Пришел поговорить с реб Зямой о забастовке, которая… Зяма его грубо перебил: — И давно ты породнился со скорняками? Ты-то?! А шапочник ему и говорит, совершенно спокойно: во-первых, он, Хаце-шапочник, ему не «ты», а «вы». Он, дескать, с реб Зямой вместе гусей не пас, чтобы тот ему «тыкал»; а во-вторых, дескать, скорнякам он и вправду свой… — Присаживайтесь, реб Зяма! — вдруг вежливо сказал шапочник, а взгляд-то острый как нож. «Присаживайтесь!» — и таким тоном, будто не он пришел договариваться с Зямой, а, наоборот, Зяма пришел к нему. И гляньте-ка, странное дело! Зяма побледнел и сел. — Во-первых, — говорит хромой шапочник, кладя свой костыль в угол и тоже садясь, — во-первых, будьте добры, помиритесь с Пейшкой и выдайте ему наличными двадцать пять рублей, и пусть Пейшка делает с ними, что хочет: хочет — себе возьмет, хочет — раздаст бедным… Во-вторых, рубль прибавки в неделю каждому подмастерью — и Пейшке тоже! А в-третьих… — Может, и гою-пьянчуге тоже? — перебивает Зяма желчно. — Конечно, гою тоже! — отвечает, улыбаясь, Хаце-шапочник. — Что же он, не человек, что ли? Тут Зяма прямо-таки подпрыгнул: — Вон из моего дома, хромой черт! Вон! 3. Шапочник совершенно невозмутимо взял свой костыль, оперся на него той половиной тела, которая покороче, и похромал… Даже дверью не хлопнул. Видать, не обиделся. Груды несшитых бобров, нераскроенных белок остались лежать точно после резни. По всему дому валялись набитые засохшими квасцами хорьковые шкурки с вытянутыми хвостами и, казалось, говорили хозяину: «Пропали мы и для Шклова, и для Нижнего, ни шуб не будет, ни заработков…» Тем временем весть о том, что устроили Зямины подмастерья, разнеслась по городу, обрастая подробностями: у Зямы была драка, его, наверное, отделают, как хозяина купальни, а дом подожгут… Утро в любавичском бесмедреше, сразу после чтения раздела Мишны [266] . Все, сидя за длинным столом над уже закрытыми книгами, снимают тфилин рабейну Тама [267] , целуют их и сворачивают ремни. Тут-то языки, занятые доселе молитвой и Мишной, наконец развязываются. Время — перед завтраком. Тянет уйти, но никто не трогается с места. Выглядит это как своего рода сход. Дядя Ури только что рассказал про Зяминых подмастерьев и про затрещину со всеми подробностями — сразу все изложил! Общине следует поступить по уму, ох следует. Ури истолковывает стих из Свитка Эстер: Ки им ахрейш тахришун ло-эйс а-зейс… [268] — если вы все по этому поводу промолчите, Зяма сам решит, что ему делать, но тогда уж у вас самих начнутся неприятности с приказчиками в лавках, с подмастерьями в мастерских, и никто за вас рыбку из пруда таскать не будет… |