Онлайн книга «Про Бабаку Косточкину»
…Ленина, 35–27! Да, домовой! Нет, домофон! …Хорошо, ждём. — Катенька, сейчас приедет доктор Бырментуль. Ты вообще как? — Лицо у папы какое-то бледно-лимонное и продолговатое. — Я нормально, — говорит мама и откусывает от сушки. — Бабака, накапай ему пустырника шестьдесят восемь капель. Костя, тревожный чемодан у тебя? Тревожный чемодан мы собирали загодя. В нём были вещи, мне понятные: — тапочки, — две ночнушки, — полотенце, — умывальный набор. 
И вещи, мне непонятные: — пачка подгузников, — калькулятор, — коробка гуаши, — кастрюлька кислых щей, — кожаные мужские ботинки, — сломанный механический будильник, — вилка, нож и стакан. 
— Стёпа, сделай мне ванну с земляничным вареньем! — говорит мама и откусывает от чашки ручку. — И выгони наконец слона из кладовки! Что ему там — мёдом намазано? — Мам, зачем тебе в роддоме гуашь? — Не отвлекай маму разными глупостями! — кричит папа, укутывая маму в ковёр. — Не видишь, мы рожаем! Иди в комнату, поиграй в мяч! Я послушно отправляюсь в комнату. Бабака плетётся следом. — Послушай, это всегда так, когда рожают? — Это ещё что! — Бабака усаживается на кровать и закидывает одну заднюю лапу на другую заднюю лапу. — Вот один мужчина из Кисловодска, пока его жена рожала, все галстуки в доме съел. А одна жительница Нью-Йорка в знак протеста забралась на крышу Эмпайр-Стейт-билдинг и родила там четверню — европеоида, монголоида, австралоида и негроида. — Скорая что-то не торопится, — говорю. — А ночь между тем на носу. — А дети вообще-то к ночи любят появляться. Мне вспоминается один случай. — Бабака берёт с верстака наждак и начинает подпиливать им сломанный коготь. — В 1979 году… В дверь звонят. — В 1979 году моя тогдашняя соседка по общежитию… В дверь снова звонят. — Пойду открою, — говорю. — Лучше не ходи, — говорит Бабака таким тоном, что у меня по спине проползает какой-то холодный слизняк. В дверь опять звонят три раза. — Да что они там, в самом деле? — Бабака выходит из комнаты, плотно закрывая за собой дверь. Мне становится жутко. Я просто сам не свой. 
«Может, спать лечь? — думаю. — А завтра будь что будет! Мудро утра вечерее…» Я прислушиваюсь. Да, это скорая. В коридоре идёт какая-то возня. «А всё-таки интересно: что там с Бабакиной соседкой произошло?» — гоню я прочь тревожные мысли. Из-за двери доносятся папины приглушённые всхлипы и смех. Вроде бы мамин, а вроде бы нет. Она так смеётся, когда Снежную королеву на новогодних утренниках играет. Ужасающе. Всё смолкает. Я ещё немножечко жду. Бабака не возвращается. Тогда я выхожу из комнаты. Первым я замечаю папу. Он выглядывает из-за угла и манит меня куда-то скрюченным указательным пальцем. Глаза у него бегают. — А где Бабака? — спрашиваю. — Тсс! Она в ту-а-ле-те, — страшным шёпотом шепчет папа. — Можно тебя на минуточку? — Можно, — отвечаю я тоже шёпотом. Мы входим в спальню, и папа запирается изнутри. В его движениях, поворотах головы и взгляде есть что-то неприятное. Он что-то замыслил. Я его таким ещё никогда не видел. — Папа, что происходит? Кто приходил? Где мама? — Я чувствую, как внутри меня растёт какой-то горячий ледяной ком. — Маму увезли в роддом. С ней всё в порядке. Ты только не волнуйся, сыночек! Сыночек?! Это уже слишком! Сыночком отец меня ещё никогда не называл. — А почему мы закрылись? В чём дело, папуля? Это я за «сыночка» ему «папулей» отомстил. — Дело в Бамбаке. — В Бамбаке? — То есть в Бабаке. Я оговорился. — Папа сильно нервничает. — А что с ней? — С ней всё как раз хорошо. Только нам её это самое… отдать придётся… — Как отдать? — такого поворота событий я не ожидал никак. — Кому? — Пока не знаю. Но у себя мы её оставить не можем. Это мне доктор Бырментуль сказал, он светило. — Но почему?! — Из-за Аделаиды. Аделаида и Бабака несовместимы. У Бабаки на Аделаиду реакция может быть. То есть наоборот. Аллергия там или диатез. И Бабака тоже иногда не сахарная. Вдруг покусает? — Кто? Бабака?! Да она в жизни никого не покусывала, кроме блох! — О том и речь. — Пап, ты шутишь, что ли? Ты же не станешь слушать какого-то светилу, да? Скажи, папа? Она же не утюг и не велосипед, чтобы попользоваться и отдать! Она же привыкла к нам, понимаешь? Она же пропадёт там одна! Я вдруг вспомнил, как почти год назад нашёл Бабаку на канализационном люке. Как она сидела на нём одна-одинёшенька и грела свои мозолистые лапы. Как сказала мне тогда своим картавым басом: «Мальчик, ты не из этого подъезда?» Позже она рассказывала, что приглядела меня давно. Но всё никак не решалась заговорить. Просто набралась однажды храбрости и спросила первое, что пришло на ум. На самом деле она, конечно, знала, из какого я подъезда и даже из какой квартиры. Просто она вообще у нас такая — деликатная… Самая лучшая и деликатная на свете. Бабака-наша-любимая-Косточкина! 
— Может, обойдётся, пап? Папа молчит, и лицо у него подёргивается. И тут я понял. Он действительно решил её отдать. Окончательно. Бесповоротно. И что бы я сейчас ни говорил, решения своего он не изменит. Аделаида ему гораздо важнее, чем Бабака. Чем я. 
Я вдруг почувствовал, что уже заранее не люблю Аделаиду. Эту Аделаиду Степановну Косточкину! Что мне от неё? Какой прок? |