Книга Алиби для красавицы, страница 46 – Наталья Александрова

– Хотел узнать координаты одного сотрудника, что у меня недолгое время назад работал. Но поскольку он уволился без приказа, то следов никаких не найти, – развел руками профессор.

Никакой полиции в кабинете начальника отдела кадров не наблюдалось, и Раймонд Генрихович не знал, радоваться ему по этому поводу или огорчаться.

– Это в компьютере у нее не найти, – подал из угла голос Тархун, – а у Тархуна в делах никто не забыт и ничто не забыто. У Тархуна, если кто попал в поле зрения, так уж это навсегда.

Вилен Иванович любил говорить о самом себе в третьем лице. Старый кадровик встал из-за стола, обменялся дружеским взглядом с вождем мирового пролетариата и подошел к огромному стеллажу с бесконечными рядами картонных папок. Любовно погладив картонные корешки, как кавалерист оглаживает круп верного коня, Тархун с отеческой нежностью произнес:

– Вот где вы все у меня! Придут, спросят – а Тархун всегда готов, у Тархуна полная стопроцентная информация.

– Кто придет? – робко спросил профессор Зайончковский.

Тархун смерил его удивленным и слегка высокомерным взглядом и негромко сказал:

– Вы-то пожилой человек, вы должны понимать – кто! Это ей простительно, – кивнул он в сторону Людочкиного пустого места за компьютером, – а вам! Как, говорите, фамилия этого вашего лаборанта?

– Рузаев, – робко ответил профессор.

– Так, – Тархун пошел вдоль стеллажа, – о, пэ, рэ… Ракитин, Ракушкин, Румбаев… вот он, ваш Рузаев. Рузаев Юрий Викторович, одна тысяча девятьсот восемьдесят третьего года рождения, Рябовское шоссе, дом тринадцать, квартира двадцать два!

Гордо, как фокусник в цирке вытаскивает кролика из шляпы, Тархун вытащил с полки тощую картонную папочку. Там не было больше никаких сведений. Профессор Зайончковский первый раз в жизни испытывал благодарность к сотруднику отдела кадров. Он даже пожал Тархуну руку и поскорее удалился, решив позвонить Виктории из собственного кабинета.

Однако когда он с трудом добрался до своего телефона, то почувствовал себя так плохо, что едва успел опуститься на стул. Сказался стресс и шок от известия об ужасной смерти Марии Потаповны. Опять же годы, будь они неладны! Сердце стало не то. Сдает понемногу мотор.

Кто-то из сотрудников заметил сквозь раскрытую дверь кабинета, что профессор Зайончковский медленно и неотвратимо заваливается со стула на бок. Успели подбежать и подхватить, чтобы не упал на пол. Нашли у него в кармане лекарство и сунули под язык. Практикантка Лизавета вызвала «Скорую». Приехавшие врачи напугали коллектив предынфарктным состоянием и, невзирая на протесты профессора, повезли его в больницу имени Мечникова.

Со времени нашего знакомства с Соней прошло четыре дня, а я так и не позвонил ей. Если отбросить в сторону мое собственное нежелание услышать в трубке удивленное: «Какой Андриан? Ах, это вы… Ну, спасибо, что позвонили, а сейчас, извините, я очень занята…», то оставались еще объективные причины. Во-первых, я был сильно занят: Околевич хапнул где-то большой заказ и привлек меня, потому что одному ему было не справиться. Не сказать, что я крутой программер, Околевичу и в подметки не гожусь, но под его чутким руководством могу сотворить кое-что путное.

Во-вторых, на меня снова наехали менты. То есть Громова на допрос больше не вызывала, но, когда я как-то вечером шел от Околевича, рядом остановилась машина. И мой давнишний знакомый Витя-мент выскочил наперерез, радостно улыбаясь.

– Здорово! – гоготнул он. – Не соскучился, нас долго не видя?

– Моя бы воля, я бы тебя до самой смерти не встречал, – таким же душевным голосом отвечал я, потому что бояться, что опять схватят и потащат в камеру, мне надоело.

– Ишь как заговорил! – ухмыльнулся Витя, ничуть не обидевшись. – С чего это ты такой смелый?

– Вам виднее, – разозлился я. – Значит, так: если вы опять по мою душу, так везите куда велено. А если просто так меня навестить решили, то болтать некогда мне, работать надо. Мне ведь зарплату не платят, я деньги заработать должен.

– Скажите, пожалуйста, какие мы занятые! – куражился Витя. – Ты только знай, что мы тебя все равно возьмем и посадим. Зря Громова тебя отпустила. Я бы на ее месте…

– Вот поэтому ты не на ее месте, – не удержался я.

Напарник Володя, которому надоели наши пустые пререкания, выглянул в окно машины и дернул Виктора за рукав.

– Поехали, нечего здесь попусту время терять!

– Чего приезжали-то? – присовокупил я.

– По дороге нам было, – криво усмехнулся Володя, – ты вот что, парень, перестань ерничать, а лучше подумай, как тебе выпутаться из создавшегося положения.

– Я ту девушку пальцем не трогал, – твердо сказал я, – а если ваша Громова умеет только улики под человека подгонять, то ей пора на пенсию. Да и улики-то против меня только косвенные. Ну, заточку они на помойке нашли, а на ней кровь моей группы. Подумаешь! Таких людей в нашем городе, может быть, тысячи! Вот и сидит она со своей заточкой да с моей картой медицинской у себя в кабинете и думает, что сильно умная. Даже я, человек от юриспруденции далекий, в жизни с вашим учреждением не сталкивался, и то знаю, что в суд с этой заточкой Громова и не сунется. Любой адвокат, самый неумелый, ее засмеет. А я уж адвоката найду получше: кому охота за чужое убийство сидеть! Нет, определенно, старухе пора на пенсию!

Володя отвернулся и как-то странно хмыкнул, из чего я заключил, насчет громовской пенсии он со мной согласен.

Распрощались мы почти мирно, но настроение они мне все равно испортили, а главный сюрприз этого вечера был еще впереди.

Дома я застал зареванную маман. Против обыкновения, она не стала мне сразу же за что-то выговаривать, а посмотрела жалобно и удалилась в комнату, сморкаясь и всхлипывая.

– Что еще стряслось? – вполголоса спросил я бабулю на кухне.

Она осторожно поставила на стол тарелку с рассольником, пододвинула ее мне и только потом сказала тихо, оглянувшись на дверь:

– Она со своим поругалась из-за тебя.

– Вот еще! – отмахнулся я. – С чего это им ругаться? Кажется, я в их жизнь не лезу…

– Не просто поругалась, а ушла из дому, – продолжила бабуля строго и добавила тем же тоном: – Сметаны положи!

Я так удивился, что вместо тарелки с супом положил сметану прямо на стол.

– Ушла из дому? Да с чего вдруг такие заморочки?

– Он начал про тебя гадости говорить, а какая мать потерпит, чтобы про ее ребенка плохо говорили! – воскликнула бабуля с изрядной долей патетики в голосе. – Тебе хлеб маслом намазать?

– Не надо, – машинально ответил я и отодвинул тарелку. – Расскажи толком, что стряслось.

– Что рассказывать? – раздался с порога голос матери. – Он пришел, страшно злой, и сказал, что тебя подозревают в убийстве. Якобы ты мог убить ту девушку, и у полиции есть против тебя улики.