Книга Дж., страница 59 – Джон Берджер

Двадцатого сентября тысяча девятьсот третьего года, как только часы на пьяцца Гранде пробили полдень, с флагштока над муниципалитетом развернулся трехцветный итальянский флаг. Полицейские ворвались в здание, но оказалось, что дверь в башню заперта и заколочена. Итальянцы собрались на площади, разглядывая флаг, гордо реющий в синем небе. «Когда Триест станет итальянским, этот флаг будет осенять город каждый день», – думали они. Дата была выбрана не случайно: именно двадцатого сентября Рим объявили столицей Италии. Флаг был виден даже с кораблей на рейде.

Впрочем, когда доктора Донато спрашивали об этом инциденте, он пожимал худыми плечами и загадочно отвечал:

– Мы, итальянцы, славимся не только музыкальными талантами, но и изобретательностью.

Доктор Донато снова приподнял шторку.

– Он что-то увидел, – сказал он.

– Что?

– Точнее, кого-то.

– Кого?

– Не знаю. Но выглядит он довольным. Я не заметил, кого он увидел. Может быть, знак какой-нибудь подал – неизвестно. Его мотивы пока неясны. Интересно, он действительно предприниматель или притворяется? Кто он на самом деле? Когда мы это установим, то…

– Надо предъявить ему факты, – нетерпеливо заявил Рафаэль и решительно направился к столику у окна. Он двигался с уверенностью человека, которого с детства холили и лелеяли (вполне возможно, что на самом деле все обстояло иначе). Посетители кафе провожали его взглядами. Рафаэль прославился патриотическими статьями в газете «Иль пикколо», хитроумно обходящими австрийскую цензуру. Он шел по кафе с таким видом, словно за ним следовал не худощавый седобородый старик, а целая толпа соратников.

Все трое склонились над столом. Рафаэль, выпятив подбородок и наморщив лоб, спросил Дж. о новостях из Рима. Говорил он тихо, чтобы его не подслушали.

– Не знаю, я в Риме не был.

– А подарок для матери?

– Должны были привезти.

– Вы доверили его постороннему?!

– Да.

– Кому?

– Если вы связаны с матерью, то чем меньше имен вам известно, тем лучше, – наигранным заговорщицким шепотом заявил Дж. – Вы же помните основное правило подпольной организации.

– Две недели назад вы обещали нам съездить в Рим! – воскликнул Рафаэль, откидываясь на стуле.

Посетители кафе с интересом поглядели в их сторону.

– Я передумал.

– Передумывают предатели!

Рафаэль двигался шумно. Конспирации он не придавал особого значения, считая своим долгом поднять народ на борьбу, и полагал, что тысячи итальянцев в Триесте последуют примеру человека, которого невозможно запугать.

– Не волнуйтесь, мать пришлет вам весточку, – шепотом ответил Джи. – Она обязательно получит наш подарок.

– Вы предатель и трус! И бесчувственный к тому же. Все будущее нашей семьи поставлено на карту, а вы носитесь со своими засахаренными фруктами… – Рафаэль понизил голос, будто желая показать, что лучше понимает, какие именно слова заслуживают шепота. – И с врагами сделки заключаете! Кто знает, что вы им рассказываете. Может быть, вы и о матери им доложили?

– Рафаэль, дорогой мой, – вмешался доктор Донато. – Давайте не будем обвинять друг друга. Он с нами, а не против нас. Он уже не раз нам помогал. Он собирался поехать в Рим, но не смог и попросил об одолжении своего… ну, допустим, кузена. Не надо делать поспешных выводов. Я убежден… – Он повернулся к Дж. и оперся ладонями о стол. – Так вот, я убежден, что мы можем и должны на вас рассчитывать. Вы мечтатель, как и все мы, и стремитесь претворить мечту в реальность. Вопрос в другом – мечтаем ли мы с вами об одном и том же. Но это вскоре выяснится, – тихо закончил он. Дыхание со свистом вырывалось сквозь зубы, будто он притворялся спящим. За стеклами пенсне веки опустились на глаза.

– Нет, я не мечтатель, – заметил Дж.

– Все мужчины – мечтатели.

– Что ж, некоторые мечтают меньше.

– Мы мечтаем о том дне, когда наша отчизна вернет себе былое величие и мощь, – заявил Рафаэль, многозначительно подняв палец в излюбленном жесте ирредентистов, означавшем объединение Италии. – Об этом мечтают сорок миллионов человек.

Дж. мысленно обратился к доктору Донато: «У ваших ног сидят двенадцать юных дев, которым вы рассказываете о том, как Триест перешел к Италии. Вы выбираете одну из них, касаетесь ее грудей, и она восхищенно восклицает: “Папа! Папочка!” Вот она, ваша мечта!»

– У вас есть дочери, доктор Донато?

– Увы, нет. А почему вы спрашиваете?

– Имя мне смутно знакомо.

Рафаэль решительно сжал столешницу. Пришла пора говорить напрямую: Дж. следует предупредить, что ему не поздоровится, если его поведение сочтут подозрительным. Рафаэль не доверял уклончивым обсуждениям, связывая их с коварством и интригами, характерными для итальянской политики. Для него интриги означали коридоры власти, в противоположность имперским просторам и полям сражений. Италия должна вспомнить о своем прошлом и возродить былое достоинство Римской империи. Рафаэль мнил себя новым Гарибальди, ратовал за суровый праведный патриотизм и считал Донато новоявленным воплощением вероломного Кавура. Рафаэль уважал его проницательность, но твердо верил, что на этот раз доблестный генерал не попадет под влияние лицемерного политика. Однажды в гимнастическом зале он взял в руки саблю и рассек клинком воздух над головой Донато. Старый адвокат и впрямь воображал, что у него с Кавуром много общего, а потому спокойно наблюдал за пылким юношей, вспоминая, что Гарибальди своей детской непосредственностью часто испытывал терпение Кавура.

– Послушайте, нас не устраивают ваши объяснения, – заявил Рафаэль. – Вы обещали съездить к матери и не сдержали слова. Что вам помешало?

– Дела сердечные.

– А почему вы нас не известили?

– Вы знакомы с дамой, – ответил Дж.

Рафаэль глубокомысленно откинулся на спинку стула.

– Позвольте узнать, с кем именно? – небрежно спросил он.

– Вот у них и спросите, – рассмеялся Дж.

Рафаэль раздраженно заметил, что доктор Донато тоже улыбается.

– Видите ли, нам очень нужна ваша помощь, – сказал Донато. – Вы итальянец, из Италии, приехали в Триест заключить крупную сделку… Вы наверняка встречаетесь с влиятельными австрийцами, среди которых есть люди, знакомые с губернатором или епископом. На прошлой неделе арестовали одного юношу – его зовут Марко – при попытке пересечь границу. Может быть, вы попросите ваших знакомых австрийцев о снисхождении к бедняге? Или даже о его освобождении?

– Сейчас, когда обе страны вот-вот перейдут к военным действиям?

– Понимаете, здесь особый случай. Юноша серьезно болен, у него туберкулез. Его отец при смерти, в Венеции. Марко освобожден от военной службы по нездоровью, в политических связях не замешан. Он пытался перейти границу, чтобы попрощаться с отцом.