Книга Сын повелителя сирот, страница 83 – Адам Джонсон

– Это было глупо, тот разговор о лоботомии, – сказал он. – Такой тюрьмы не существует. Люди распространяют эти слухи из страха, по незнанию.

Он глотнул пива и подвигал челюстью, стараясь понять, насколько сильно было повреждено его лицо. Конечно, зомби-тюрьма существовала – он понял это сразу, как только услышал о ней. Спросить бы об этом у Монгнан – она знала и рассказала бы ему все о фабрике лоботомии так, что он бы почувствовал себя самым везучим человеком в мире и понял, что его судьба – чистое золото по сравнению с другими.

– Если ты переживаешь из-за своего мужа, из-за того, что с ним случилось, я расскажу тебе об этом.

– Я не хочу о нем говорить, – произнесла она, грызя ноготь на пальце. – Никогда больше не оставляй меня без сигарет, ты должен пообещать мне это. – Она достала из посудного шкафа стакан и поставила его на стол. – По вечерам в это время ты будешь наливать мне рисового вина, – приказала она. – Это одна из твоих обязанностей.

Он взял лампу и спустился в туннель, чтобы достать бутылку рисового вина, но его внимание привлекли коробочки с DVD-фильмами. Перебирая их, он пытался отыскать что-то с ее участием, но корейских фильмов там не было. Увидев такие названия, как «Рембо», «Власть луны» и «Искатели утраченного ковчега» на английском, он увлекся, осматривая ряды коробочек с DVD. Неожиданно рядом с ним появилась Сан Мун.

– Ты оставил меня в темноте, – упрекнула она. – Тебе нужно многому научиться, чтобы правильно обращаться со мной.

– Я искал твои фильмы.

– Правда?

– Но их нет.

– Ни одного?

Она осмотрела ряды названий.

– У него было столько фильмов и ни одного с участием собственной жены? – озадаченно произнесла она, доставая с полки коробочку с DVD. – Что это за кино?

Га взглянул на обложку.

– Фильм называется «Список Шиндлера».

Ему было трудно произнести фамилию Шиндлер. Она открыла коробку и посмотрела, как диск сиял при свете лампочки.

– Дурацкие диски, – сказала она. – Фильмы – собственность народа и не должны храниться в чьем-то тайнике. Если хочешь посмотреть один из моих фильмов, ступай в театр «Моранбон», там не перестают их показывать. Ты можешь посмотреть фильм с участием Сан Мун вместе с крестьянами и членами Политбюро.

– А ты смотрела какой-нибудь из этих фильмов?

– Я уже говорила тебе, я чистая актриса. Эти вещи только испортят меня. Возможно, я единственная чистая актриса в мире. – Она схватила коробку с другим фильмом и, размахивая ею перед ним, сказала: – Как люди могут быть артистами, работая за деньги? Как бабуины в зоопарке на привязи танцуют за кочан капусты. Я играю для народа, для всех людей! – Неожиданно она расстроилась. – Великий Руководитель обещал, что я буду играть для всего мира. Знаешь, ведь именно он дал мне это имя. «Сан» по-английски означает «хэ», а «мун» – «дал», и поэтому я буду, как день и ночь, как свет и тьма, как небесное тело и его вечный спутник. Великий Руководитель сказал, что сделает меня загадочной для американской публики, что глубокий символизм затронет ее.

Она посмотрела на него пристально.

– Но в Америке мои фильмы не смотрят, так ведь?

Он покачал головой.

– Нет, – ответил он. – Не думаю, что их смотрят.

Она поставила «Список Шиндлера» обратно на полку.

– Выбрось все это, – сказала она. – Не желаю их больше видеть.

– Как же твой муж смотрел их? – спросил он. – У вас ведь нет плеера.

Она пожала плечами.

– У него был ноутбук?

– Что?

– Ну, такой складной компьютер.

– Да, – вспомнила она. – Но я его давно не видела.

– Где бы ни был этот ноутбук, бьюсь от заклад – там и твои сигареты.

– Уже слишком поздно для вина. Пойдем, я постелю.

* * *

Кровать стояла у большого окна, из которого был виден погруженный в темноту Пхеньян. На прикроватном столике горела лампа. Дети спали напротив на своей койке, а собака пристроилась между ними. На каминной полке, подальше от детей, была припрятана банка консервированных персиков, которую дал им товарищ Бук. Га и Сан Мун разделись в приглушенном свете и улеглись в кровать. Когда они укрылись простынями, Сан Мун заговорила.

– Значит, правила такие, – сказала она. – Первое – ты будешь работать в туннеле до тех пор, пока не пророешь в нем выход. Я не хочу снова угодить в ловушку.

Он закрыл глаза и слушал ее условия. В этом было нечто красивое и непорочное. Вот если бы многие могли так сказать: «У меня непременно должно быть то-то и то-то».

Она посмотрела на него, чтобы убедиться, что он ее слушает.

– Дальше, дети назовут тебе свои имена только тогда, когда сами решат это сделать.

– Согласен, – ответил он.

Далеко внизу в Центральном зоопарке залаяли собаки. Брандо завыл во сне.

– Ты никогда не будешь применять к ним свое тхэквондо, – предупредила она. – Ты не заставишь их доказывать свою преданность тебе, ты никогда не станешь проверять их таким образом.

Она пристально посмотрела на него.

– Сегодня вечером ты узнал, что друзья моего мужа рады избить тебя при всех. Но я еще в состоянии искалечить одного человека в мире.

Из ботанических садов под горой поднялось сильное голубое свечение, заполонившее собой комнату. Такая вспышка образуется только тогда, когда человеческое тело соприкасается с электрифицированным ограждением. Иногда птицы садились на забор Тюрьмы 33, но это почти не замечалось. А вот человек – да: мощная синяя вспышка, жужжание и треск – такое свечение пробивалось через закрытые веки, а звук пронизывал до самых костей. В бараках тот свет, тот звук будили его всякий раз, но Монгнан уверяла, что через какое-то время он перестанет обращать на это внимание.

– Другие правила есть?

– Только одно, – ответила она. – Никогда не прикасайся ко мне.

В темноте повисло долгое молчание.

Он глубоко вздохнул.

– Однажды утром выстроили всех шахтеров, – сказал он. – Нас было около шестисот человек. Подошел Надзиратель с черной повязкой на глазу. Он был новенький. С ним был офицер, – шляпа с высокими полями, весь в медалях. Это оказался твой муж. Он приказал Надзирателю, чтобы тот велел нам всем снять рубашки.

Он сделал паузу, желая понять, хочет ли Сан Мун услышать его историю или нет.

Она молчала, и он продолжил.

У твоего мужа был электронный прибор. Он проходил по рядам и направлял его мужчинам на грудь. На большинство мужчин прибор не реагировал. Но у некоторых издавал беспорядочные звуки. Когда офицер поднес его к моей груди, он тоже затрещал. Меня спросили, в какой части шахты я работаю. Я ответил, что в новом ярусе, внизу. «Там жарко или холодно?» – допытывался офицер. Я ответил, что жарко.